Антропологические традиции
Шрифт:
В этой ситуации имело некоторое значение «подпитки» вхождение многих выпускников с дипломами антропологов в институциональные и профессиональные пространства, занятые прежде другими специалистами; к этому добавлялось создание новых правительственных организаций и программ, связанных прежде всего с сельским сектором. По мере того как возрастал удельный вес городского населения, внимание антропологов определенно начали привлекать также жизнь, формы организации и борьбы сельских мигрантов в городе и рабочих. Все это шло в ущерб положению индихенистских учреждений, которые постепенно были оставлены новыми поколениями антропологов, как, впрочем, и изучение аборигенных культур и языков. В то же время немалое число выпускников нашли стабильную работу в растущем университетском секторе.
В течение нескольких пятилетий в цеховых дискуссиях господствовали различные варианты марксизма в очень разных сочетаниях — причем почти всегда в сочетаниях с разными теоретическими линиями антропологической традиции. Первоначальная узость вульгарного марксизма с его заметным уклоном в «экономизм» была со временем преодолена (как из-за распространения западноевропейских марксистских подходов, так и в силу собственной динамики эмпирических исследований). Но все равно антропологический цех пришел к мертвой точке. Он оказался не в состоянии решить ключевые теоретические вопросы, касающиеся сельского населения, которое, в свою очередь, во многом потеряло свою былую социальную значимость на новом этапе истории страны, на котором социальные и исторические процессы начали все более вращаться вокруг идеи развития мексиканского пути к формальной демократии.
В определенной мере новое появление концепта культуры во второй половине 1980-х годов можно рассматривать как ответ на эту ситуацию — многим казалось, что он указывал направление, в котором надлежало искать ответы на старые нерешенные и возникающие новые вопросы. Эти вопросы стали быстро и весьма специфическим образом соотноситься с некоторыми формами жизни больших городов и с политической жизнью, взбудораженной в 1988 г. национальной полемикой — все еще не завершенной — о легитимности президентских выборов того года, а позже они распространились и на другие сферы, связанные, например, с состоянием права и гражданства как такового. Это восстановление «символического» параметра в исследованиях было также своего рода катализатором того, что антропологи обратились к явлениям, малоисследованным в предшествующие годы, при этом значительно расширилась тематическая гамма научного поиска и аналитические подходы. Среди этих последних, однако, теперь не было ортодоксальных течений марксистской мысли, которая постепенно утратила свою центральную позицию в дискуссиях [93] .
93
Эта ситуация представлена в коллективной работе «Определяемая культура» (Krotz 1993).
Особое место в этом процессе заняла работа Гильермо Бонфила (1935–1991) — она вызвала споры, сравнимые по остроте с упомянутой работой Палерма. Этот антрополог на протяжении своей жизни сочетал способность к руководству академическими учреждениями с антропологическими исследованиями и поддержкой индеанистских движений на всем Латиноамериканском континенте. Марксизм Антонио Грамши, модный в ту пору в мексиканских социальных науках, и многолинейный эволюционизм марксистской окраски [94] позволили ему проанализировать в его книге «Глубокая Мексика» (оказавшейся в сфере вне академического сообщества, несомненно, самой влиятельной из работ, написанных мексиканскими антропологами второй половины XX в.) последние полтысячи лет мексиканской истории с точки зрения борьбы между двумя «цивилизационными моделями» (Bonfil 1996 [1987]). Первой моделью, согласно Бонфилу, была мезоамериканская — доиспанского происхождения. Она была трансформирована посредством инкорпорации — как свободной, так и насильственной — в нее элементов «западной современности», а также вследствие приспособленческих стратегий, помогавших ей сопротивляться. Второй моделью выступала североатлантическая, которая в ходе истории поменяла свое изначальное испанское обличье на французское, а затем на североамериканское и которая не сумела ни укорениться по-настоящему в стране, ни преодолеть качество «кальки», нередко проявлявшей карикатурные черты. Понятие «народные культуры» служило Бонфилу, как и многим другим антропологам того периода [95] , средством гармонизации идеи антагонистического конфликта интересов при изучении символических миров.
94
Помимо упомянутой работы Палерма, здесь надо назвать прежде всего труд бразильского антрополога Дарси Рибейро (Ribeiro 1968).
95
Характеристика этой тенденции содержится в исследовании Нестора Гарсии Канклини (Garc'ia Canclini 1984).
Восстание Сапатистской армии национального освобождения, что началось в день вступления в силу договора о свободной торговле в Северной Америке (НАФТА, 1994 г.), с помощью которого его создатели обещали окончательно инкорпорировать Мексику в «развитый» или «западный мир», способствовало тому, что на арену вновь вышла тема аборигенного населения, причем стало ясно, что речь теперь шла не о проблеме «аборигенов», а о проблеме национального плана [96] . Этот фактор переплетался с попытками (наконец успешно завершившимися в 2000 г. после почти столетия монопольного правления одной партии) произвести смену партии, находящейся у власти. Тема политической культуры стала приобретать растущую значимость в социальных науках как в смысле анализа и объяснения поведения граждан, так и в смысле возможности прогнозировать его и даже влиять на него. Следует отметить, что во всем этом был очевиден непрерывающийся процесс поиска коллективной идентичности, который после десятков лет усилий, приложенных людьми к тому, чтобы сплотить национальную метисную культуру и признать себя составной частью третьего мира, пришел к идее построения формальной демократии соответственно нормам западного мира — идее, в которой снова заставила себя слышать аборигенная проблематика.
96
Здесь можно было бы упомянуть дискуссию о том, что положительная оценка неколониальных начал мексиканской антропологии должна быть пересмотрена в свете теории внутреннего колониализма, но рассмотрение этого вопроса — за рамками настоящей статьи.
В настоящее время мексиканская антропология представляется дисциплиной, не только консолидированной, но и имеющей преимущества на национальном уровне относительно других общественно-научных дисциплин [97] ; ее положение завидно даже при сравнении с положением антропологии в ряде стран, где, как можно считать, «родилась» эта дисциплина.
Назовем некоторые показательные цифры. В стране, где насчитывается около 100 млн обитателей, из которых по крайней мере десятая часть относится к 62 этноязыковым группам, обычно называемым «аборигенными народами» (а кроме того, несколько миллионов мексиканцев проживают в США), ежегодно готовят более 30 специалистов с высшим образованием по различным антропологическим субдисциплинам (в половине из 32 федеральных единиц страны); есть также 20 магистратур и дюжина докторантур [98] , число которых, очевидно, умножится в скором времени. Антропологическое сообщество имеет около 30 специализированных журналов и ежегодников, а также несколько студенческих журналов и институтских бюллетеней [99] . Другой выразительный показатель ситуации — число выпускников в последние годы. С начала 1993 до конца 2000 г. было вручено почти 1500 дипломов, более 400 степеней магистра и почти 200 степеней доктора по различным антропологическим специальностям [100] .
97
Надо указать, однако, что связи антропологии с другими общественно-научными дисциплинами многочисленны (они опосредованы, например, занятостью антропологов в сегодняшних мультидисциплинарных учреждениях и тем фактом, что большинство журналов сегодня проявляют открытость к текстам, исходящим от родственных дисциплин) и что в некоторых случаях, когда сочетается академическая подготовка по двум разным дисциплинам, дисциплинарные границы как таковые даже растворяются.
98
В большинстве случаев это программы по социальной антропологии/этнологии. К этому следует добавить некоторые образовательные программы, которые по разным причинам называются разными именами, но на деле являются антропологическими, и некоторые междисциплинарные программы (или же программы, относящиеся к сфере других дисциплин, но имеющие сильный антропологический компонент).
99
Как и в других странах, специалисты в области антропологии, этноистории или антропологической лингвистики также регулярно публикуются в междисциплинарных журналах и изданиях соседних дисциплин. В ежегоднике «Inventario Antropol'ogico» уже более десяти лет суммируются содержания этих периодических изданий.
100
Данные подсчитаны Перлой Васкес на основе первых семи томов «Inventario Antropol'ogico» (см. указатели в:; в последние годы ритм получения дипломов увеличился на всех уровнях.
Однако в этой положительной картине есть и несколько темных пятен.
Прежде всего обращает на себя внимание то, что дисциплинарный рост, имевший место на протяжении последних десятилетий, не отражается в сравнимом росте представленности антропологических исследований и достижений дисциплины в средствах массовой информации, в сфере принятия правительственных решений, в деятельности партий или в общественном мнении. В связи с этим надо указать также, что цех не смог обзавестись постоянными и эффективными форумами для обсуждения результатов своих исследований, оценки опубликованного в своих книгах и журналах или анализа состояния дисциплины [101] . К названной слабости добавляется то, что антропологические публикации, хоть и многочисленные, но слабо циркулирующие, питаются почти исключительно теми, кто работает в образовательных учреждениях, в то время как сектор антропологов, работающих вне стен этих учреждений (по сути уже давно составляющий большинство цеха), является здесь «великим отсутствующим» и, может быть, с точки зрения сотрудников образовательных учреждений, даже «великим незнакомцем».
101
Надо тем не менее отметить, что существуют разные ассоциации и примеры междисциплинарного сотрудничества с сильным участием антропологов, как, например, в сфере исследований, связанных с городской жизнью, религией, сельскими проблемами, гендерными отношениями и политикой.
Но и в среде, осуществляющей управление научными и техническими исследованиями (к которым, как кажется, давно уже не проявляют интереса правительства федерации и штатов [102] ), антропология не смогла заставить уважать свои требования и взгляды, касающиеся производства знания (хотя эта же тенденция в общих чертах характерна и для других общественных и гуманитарных наук). Она скорее запуталась в ориентирах университетской системы, нынешняя трансформация которой нацелена, по-видимому, на то, чтобы свести научное образование к узкоспециальной подготовке согласно предполагаемым требованиям «рабочего рынка»; как запуталась и в тенетах процессов и критериев планирования и оценки, в которых сливаются прихотливые идеи слабо просвещенной бюрократии (которая обычно считает лишь естественные и точные науки достойными названия «наук»), и во внедряемых канонах менеджерской эффективности.
102
На самом деле даже не выполнена норма, установленная законом, о выделении 1 % внутреннего валового продукта на научные и технические исследования.
Следует указать в этом контексте и на то, что достаточно интенсивное в прошлом взаимодействие мексиканских антропологов с центрально- и южноамериканскими антропологами ослабло сегодня до такой степени, что один эквадорский ученый прогнозирует «искривление шеи» мексиканской антропологии, которая начинает интересоваться уже почти исключительно тем, что происходит в северной соседней стране. Это замечание, впрочем, применимо и к мексиканской внешней политике, а именно к тому курсу, что был взят в ней с момента переговоров о договоре свободной торговли в Северной Америке и тем более со времени первой смены в федеральном правительстве в 2000 г. Такое состояние определенной изоляции относительно стран, лежащих к югу, не только отрицательно сказывается на мексиканской антропологии, но и обедняет латиноамериканские антропологические традиции в целом. Несмотря на то что во всех них отмечается сходное замешательство, свойственное завершению фазы, считающейся «переходной» от авторитарных режимов к другим социально-политическим порядкам (формально более «партиципативным»), в каждой стране эта фаза имела свои особенности, в силу чего их сравнение способствовало бы пониманию ситуации на континенте и укреплению слабых пока позиций «Антропологий Юга» в регионе [103] .
103
Подробнее см.: Cardoso de Oliveira 1999–2000 и Krotz 1997.
Чтобы завершить характеристику последнего и все еще длящегося этапа мексиканской антропологии, следует указать также на процесс замещения словаря, почти вездесущего на прошлом этапе, другим, в котором явления, прежде называвшиеся, например, «эксплуатация», «империализм», «внутренний колониализм», «господство» и «идеология», сейчас представлены такими терминами, как «исключение», «глобализация», «постколониализм», «демократизация» и «символические миры» (Krotz 2004: 229). Похоже, что восстановление параметра культуры, начатое некогда в целях корректировки экономического и социоструктуралистского редукционизма, вылилось в интерпретационистский и а-теоретичный «необоасизм», неспособный к анализу темной и потому «отрицаемой стороны культуры» и к поиску выхода из нее [104] . Действительно, современная мексиканская антропология охватывает целый спектр очень важных тем. Это, например: 1) сельское население (данная тема изучается, с одной стороны, в связи с неудержимой миграцией в США и, с другой — в связи с тем, что страна превратилась в постоянного импортера таких фундаментальных во всех смыслах продуктов, как кукуруза); 2) аборигенное население (которое недавно было «признано» в разных конституционных и законодательных аспектах, хотя это и не привело к реальному улучшению его положения и к каким-либо значительным изменениям в образовательных, политических и социальных институтах); 3) политическая культура (тесно связанная с электоральными процессами и ключевыми аспектами функционирования государства и права); 4) религия (в сфере которой наиболее заметным феноменом является безудержное наступление некатолических религиозных общин) и др. [105] Но также определенно и то, что почти не исследуются другие социально значимые темы, такие как растущее насилие в социальных отношениях; организованная преступность и провалы в борьбе против нее; центрально-американские мигранты, направляющиеся в США через Мексику; перестройка семейной организации; молодежь; научная культура; средства массовой коммуникации и т. д.
104
Таково название труда-размышления о современной мексиканской антропологии (Men'endez 2002).
105
Следует подчеркнуть, что традиционно почти все антропологические исследования проводятся в самой Мексике. Помимо уже названных тем, достаточно разработанными (и опирающимися на большую традицию исследований) являются темы, связанные с проблемами здоровья и болезней, мегаполисов, школьной социализации, ремесла, политических конфликтов, а также и более новые темы, такие как гендерные отношения, расизм, бедствия, юридическая антропология, технология, старость, туризм и межкультурность.