Антропологические традиции
Шрифт:
Впрочем, обратная тенденция не проявляется: к лучшему или худшему, но после 1945 г. антропологам немецкоязычной зоны так и не удалось сделать свои работы известными в англоязычном, франкоязычном и других академических мирах.
Если немецкоязычные работы в некоторых других областях, таких как социология или философия, часто завоевывали международное признание во второй половине XX в., то с работами в области социокультурной антропологии это случалось крайне редко. Пример социологов и философов, стало быть, говорит о том, что ограниченность успеха антропологии в международных рамках связана с причинами, которые не могут быть сведены к режиму языковой гегемонии, изменившемуся после 1945 и после 1989 г. Данный фактор вместе с тем трудно свести к единственному объяснению ситуации ввиду того, что размеры рынка немецкоязычной продукции были и остаются весьма значительными (по
Антропология начала очень медленно, через воздействие общественных событий 1968 г., стряхивать с себя тень ассоциаций с нацистским прошлым, чтобы вновь быть в состоянии оценить значение национальной антропологической традиции, двинуться вперед, трансформироваться и адаптироваться к новым реалиям. Пробуждению дисциплины способствовал и ряд творческих этнографических работ, появившихся в Восточной Германии несмотря на непродуктивные научные условия, созданные коммунистическим режимом. В действительности и тот и другой фактор сыграл свою роль в процессе постепенного стирания того, что можно было бы назвать специфическими чертами «национальной» антропологической традиции, в период 1980–1990-х годов.
Сегодня наследие этой традиции представлено на самом деле лишь отдельными фрагментами. Так, одной из сильных сторон немецкоязычной антропологии до сих пор остается изучение местных языков и письменных источников. Это закономерно сочетается с приверженностью дисциплины к эмпирическим методам, опирающимся на этнографическую полевую работу и архивные изыскания. Но, конечно, в немецкоязычной антропологии в настоящее время существует целый ряд направлений, образовавшихся, в частности, в результате трансформации диффузионистских и функционалистских течений прошлого. Среди таких направлений можно выделить как наиболее заметные этносоциологическое и изучение этнической истории. Однако по характеру оба этих направления сегодня гораздо ближе соответствующим направлениям в Великобритании и Северной Америке, чем своим «национальным предшественникам» в немецкоязычной зоне. Можно также отметить, что в региональном аспекте основными областями исследований в немецкоязычной антропологии ныне являются Западная Африка, Центральная и Юго-Восточная Азия, Меланезия, отдельные регионы Америки и, конечно, Центральная и Южная Европа.
Если провести сравнение, то в настоящее время тенденции развития немецкоязычной антропологии (как дисциплины, развивающейся преимущественно в рамках собственного языкового мира) проявляют сходство скорее с тенденциями развития антропологии в испаноязычной или португалоязычной зонах, чем с тенденциями развития дисциплины, скажем, в Нидерландах, Скандинавии или Индии. Антропологи в Нидерландах, Скандинавии и Индии в последнее время публикуют свои работы в основном на английском языке, вследствие чего значительная часть их научного творчества становится интересным новым вкладом в доминирующий языковой и интеллектуальный фонд глобальной антропологии. Антропологи в немецкоязычной зоне, в отличие от их франкоязычных коллег, но подобно коллегам из испаноязычной и португалоязычной зон, находятся в иной ситуации: они уже далеко отошли от своих «национальных» традиций (в самом деле, можно сказать, что большинство из них представляет собой то или иное немецкоговорящее подразделение глобальной антропологии), но в то же время продолжают публиковать работы преимущественно на своем «национальном» языке.
До 1950-х годов книги, газеты, радиопередачи и выставки оставались доминирующими средствами массовой информации, через образы и стереотипы которых антропология воспринималась публикой. Фигура антрополога, часто помещавшаяся в сенсационный контекст, традиционно изображалась в этих средствах массовой информации как фигура одинокого ученого, искателя приключений и собирателя экзотики. На протяжении последней четверти XIX и первой половины XX в. формы репрезентации «антропологического», конечно, менялись. Так, практика организации V"olkerschauen,
Берлинский этнологический музей стал крупнейшим в мире благодаря стараниям Адольфа Бастиана — «отца» антропологической науки в немецкоязычной зоне (хотя следует отметить, что в каждом значительном городе был либо свой музей, либо свои коллекции этнографического материала). Последователи и критически настроенные коллеги Бастиана положили начало основным «школам». Прежде всего это диффузионизм (Фритц Грёбнер), который впитал в себя некоторые идеи Фридриха Ратцеля, оппонента Бастиана, и далее «разветвился» на «секулярный» диффузионизм (Герман Бауман), теологический диффузионизм (Вильгельм Шмидт) и культурную морфологию (Лео Фробениус). Другим важным направлением был функционализм (наиболее известный представитель последнего — Рихард Турнвальд). Если диффузионистов интересовал вопрос о воссоздании путей исторического происхождения, то функционалистов в целом характеризовал интерес к менее абстрактным и больше эмпирическим материям — они были более сосредоточены на частностях полевой работы и в некотором смысле стояли ближе к британской антропологической школе. Как среди диффузионистов, так и среди функционалистов нашлись и такие, кто в 1933–1945 гг. являлся более или менее активным сторонником нацистского режима. Хотя ученые, занимавшиеся физической антропологией, были гораздо более серьезно вовлечены в то, что можно назвать военными преступлениями, социокультурные антропологи тоже участвовали в разнообразных проектах — к примеру, в разработке нацистских планов по восстановлению немецких колоний. Вильгельм Мюльман, ученик Турнвальда, и Отто Рехе известны как одни из наиболее активных участников подобных проектов.
Однако связь антропологов с нацистским режимом долгое время оставалась относительно незаметной для общества, и для широкой публики общий образ антропологии оставался более или менее одинаковым до войны, во время войны и в течение некоторого времени после войны. В конце концов, это было одно и то же поколение антропологов. Большинство из них на протяжении всего этого периода были заинтересованы в том, чтобы сохранить и упрочить свои позиции. Меньшинство (Марианна Шмидль, Юлиус Липе, Генрих Кунов, Пауль Кирхоф, Карл Август Витфогель и некоторые другие) подверглись наказанию на почве «расовых» или политических обвинений.
На западе немецкоязычной зоны после 1945 г. сторонники нацистского режима редко лишались должностей, подобно Отто Рехе, но в основном попросту тихо переходили на менее видные должности, как, например, Герман Бауман или Вильгельм Мюльман. В некотором смысле поэтому можно было бы утверждать, что диффузионизм в его разнообразных вариантах и немецкий функционализм продолжали оставаться своего рода центром «национальной» антропологической традиции в немецкоязычной зоне с начала XX в. и до конца 1950-х — начала 1960-х годов.
В западных областях общественный стереотип дисциплины продолжал быть в той или иной мере связанным с исследованиями в дальних краях, с экзотическими музейными коллекциями и с увлекательными книгами. На востоке, в ГДР, общественные стереотипы были очень схожи и специфическим образом соединялись с идеологической парадигмой «международной солидарности». Из-за ограничений, наложенных на заграничные поездки, однако, региональные рамки исследований, предпринимавшихся этнографами ГДР, оставались более узкими.
Процесс стирания черт характерно «немецкой» традиции, который начался на западе немецкоязычной зоны в 1950–1970-х годах, шел рука об руку с процессом девальвации традиционных жанров репрезентации, посредством которых антропологическое знание передавалось публике. Так, трансформация публичной сферы, последовавшая за трансформацией средств массовой информации в послевоенный период, и возникновение международного туризма как массового явления привели к драматическому снижению роли этнографических музеев и к резкому сокращению числа их посетителей. На книжном рынке произведения антропологов стали все реже появляться (и в конце концов вообще перестали выходить) среди бестселлеров. Уже в 1970-х годах образ антрополога как искателя приключений и исследователя экзотики стал утрачивать тот реализм, который, возможно, был присущ ему ранее, и стал трансформироваться в гораздо более размытый и нечеткий образ, о присутствии которого в обществе можно говорить и в настоящее время.