Антропология революции
Шрифт:
То, что политическая власть оказалась поделенной между потомками революционеров и потомками представителей бывшего среднего и даже высшего класса, весьма хорошо показывает характер социальных изменений в стране, пережившей, казалось бы, после революции глубочайшую ломку прежнего порядка вещей в пользу больших социальных групп, или, если угодно, низших классов. Если посмотреть на общую статистику по рассмотренной нами группе в пятьдесят человек, то видно, что из них потомками «бывших» являются 24 человека. Как минимум половина сотрудников самых идеологизированных секторов аппарата ЦК КПСС 1960-х — первой половины 1980-х годов были потомками дворян, священников, дореволюционных предпринимателей средней руки, царских чиновников и офицеров — пусть часть из них и поддержала революцию или отдалась ее течению, служа новой власти так же старательно, как старой, в том числе и в рядах Красной армии. Но как минимум трое родителей будущих работников аппарата ЦК КПСС, отнесенных нами к категории «красные» за активное участие в Гражданской войне, ранее были кадровыми офицерами царской армии.
Таким образом, «бывшие» оказались не уничтожены, а потеснены, но освободившиеся места заняли не «представители трудящегося народа» вообще, а в основном те из них, кто воевал за передел власти.
Особенностью политического процесса сталинского времени стало почти полное уничтожение революционной элиты первого и второго эшелонов, однако люди, занявшие в ходе революции не столь заметные посты (что все равно было для них существенным подъемом по социальной лестнице), сталинский «средний класс», сумели дать своим детям приличное образование. И те, приумножая социальный капитал, конвертировали образование в престижную по статусу и весьма доходную (по меркам советского времени) работу в ЦК КПСС в 1960–1980-е годы.
Сегрегация в отношении чистоты социальной биографии и этнического происхождения, характерная для позднесталинского времени, в которое будущие сотрудники аппарата ЦК заканчивали школы и поступали в институты, помогла этому в полной мере. Этническая дискриминация при приеме на работу в аппарат ЦК КПСС, куда с конца 1930-х годов не брали евреев и немцев — составлявших (особенно в первом случае) реальную конкуренцию славянам как при поступлении в вузы, так и в борьбе за лучшие рабочие места, — со второй половины 1950-х годов позволяла занимать в нем места и потомкам «бывших» [709] . Последние имели более значительный социальный капитал (библиотеки родителей, круг друзей семьи, уровень подготовки в хорошей школе, знание с детства иностранных языков), позволявший им не только получать образование в престижных вузах, но и по сути, а не по диплому становиться незаменимыми специалистами в своих областях и иметь широкие контакты в профессиональной среде. Любопытно, что семеро из «бывших» (учитывались и те, кто в период революции разделял взгляды «красных»), как раз наиболее родовитая их часть (то есть внуки дворян, крупных промышленников, духовенства, университетской профессуры), посещали в детстве школы, расположенные в пределах Садового кольца Москвы, поскольку, как правило, жили неподалеку.
709
Исключения составляли международные отделы, куда брали «полукровок» с хорошей языковой подготовкой.
Дореволюционное служилое сословие оставалось таковым и при советской власти. Практически все потомки московских «бывших», придя в аппарат ЦК КПСС, занимали свой пост (как правило, «средневысокий», вроде заведующего сектором или консультанта) пятнадцать, двадцать и более лет (Карен Карегизьян (7) [710] , Алексей Козловский (16), Георгий Остроумов (18), Анатолий Черняев (33) и другие [711] ), сделав за этот период, быть может, один-два шага по карьерной лестнице, в то время как большая часть «красных» обреталась в аппарате от пяти до десяти лет, чтобы потом уйти в государственные структуры или партийную журналистику — на номинально более высокую, но далекую от делания реальной политики должность (Георгий Арбатов (6), Федор Бурлацкий (6), Лев Вознесенский (12), Геннадий Гусев (9), Всеволод Иванов (2), Ричард Косолапов (8), Юрий Красин (12), Станислав Меньшиков (7), Владимир Суходеев (9), Василий Фединин (10) и другие [712] ), а потом, в редких случаях, и вернуться — но на более высокую, чем прежде, позицию.
710
Правда, он начал работать в ЦК только в 1983 году.
711
В их числе такие проинтервьюированные и мемуаристы, как выходец из семьи профессора М ГУ и внук известного деятеля дореволюционного образования, консультант международного отдела Александр Вебер (23), внучка крупного дореволюционного предпринимателя, секретарь (ранг, равный инструктору) общего отдела Ольга Ольшанская (21); внук дворянина, служившего чиновником в Министерстве путей сообщения, инструктор отдела культуры Юрий Уткин (20).
712
Среди них инструктор отдела пропаганды Владимир Водолагин (7), инструктор, завсектором отдела пропаганды Владимир Михайлов (5), инструктор, завсектором, заведующий отделом пропаганды Борис Стукалин (5).
Сочетанием таких видов социального капитала, как образованность (пусть и относительная), причастность (пусть и через родителей) к управленческому классу и привычка к жесткой дисциплине (весьма востребованной в аппарате ЦК), объясняется и высокий уровень представительства в избранной нами группе выходцев из семей военных и сотрудников «органов». Пятая часть будущих аппаратчиков (десять человек) родились в офицерских семьях, и еще у семерых офицерами были дядья [713] .
713
Примечательно, впрочем, что ни один из упоминавшихся «чекистов» не доработал в этом качестве даже до 1941 года. «Отцы» вовремя уходили с такой работы (в 1920-е — первой половине 1930-х годов), «дядья» поступали так же, но нередко подвергались репрессиям.
Другой характерной особенностью указанных групп стала семейная причастность к «цеху». Несмотря на все политические перипетии истории XX века, многие семьи опрошенных сохраняли выбранную профессиональную ориентацию. Двое из изученных нами одиннадцати сотрудников международных отделов ЦК КПСС были наследниками дипломатов сталинского времени или сотрудников внешнеторговых организаций. Корпоративный вуз — МГИМО, большую часть учащихся которого составляли дети дипломатов, в значительной мере обеспечивал в 1960–1980-е годы формирование состава «международных» отделов ЦК и, наоборот, отсеивал на вступительных экзаменах представителей неэлитных групп. Ярким примером этого служит судьба консультанта международного отдела (1980–1985) Станислава Меньшикова, который был сыном министра внешнеторговых связей сталинского времени и посла в США времени хрущевского [714] .
714
Подробнее о нем и его отце см.: Меньшиков С. О времени и о себе. М.: Международные отношения, 2007.
В сфере идеологии к «цеху» жрецов — глашатаев непреложных истин — были причастны не два, а три и более поколений семей респондентов. Дети священников становились учителями и медиками, возможно, участвовали в революции, а их внуки шли учиться на писателей, артистов и журналистов, а потом оказывались в аппарате ЦК. Хороший пример дает биография инструктора, лектора, консультанта отделов международной информации и пропаганды (1962–1974) Льва Вознесенского: он был сыном революционера, затем ставшего сталинским министром образования, и внуком деревенского священника [715] . Другой пример из биографии «бывших» — заведующий сектором (1960–1980-е) того же отдела пропаганды Наиль Биккенин: сын известного татарского медика с пантюркистскими симпатиями, внук муллы (по отцу) и крупного торговца зерном (по матери), а также внучатый племянник «депутата Государственной думы от кадетской партии» [716] . Любители исторических анекдотов по достоинству оценят тот факт, что сектор журналов отдела пропаганды в 1970–1980-е годы, то есть место, где формировалась повседневная политика на крайне важном для «общества» и власти идеологическом направлении, по очереди возглавляли внучатый племянник депутата Государственной думы (Биккенин) и внучатый племянник члена Государственного совета Российской империи (Козловский), но я здесь вижу не случайное совпадение, а тенденцию. При любой иной российской власти эти же (или очень похожие на них) люди сидели бы в аналогичных кабинетах.
715
Подробнее о нем и его семье см.: Вознесенский Л. А. Истины ради… М.: Республика, 2004.
716
Биккенин Наиль. Как это было на самом деле: сцены из общественной и частной жизни. М.: Academia, 2003. С. 34–35. При этом мемуарист не указывает, как звали его именитого родственника и даже к какой линии (отцовской или материнской) он принадлежал. В книге воспоминаний о Биккенине родственники и друзья уточняют, что речь идет о депутате от Оренбургской губернии Зигангире Нургалиевиче Байбурине (1852–1915), выпускнике Казанского университета и медике по образованию (хотя при вхождении в Думу он записался крестьянином) (см.: Человек из XX столетия: Наиль Биккенин: философ, журналист, политик… / Сост. А. Б. Кравченко. М., 2008. Электронный вариант неопубликованной книги. Автор благодарит Александра Лисина за предоставление этого текста). Однако в подготовленной для этой книги справке отсутствует информация о том, что в 1906–1907 годах Байбурин возглавлял губернскую панисламистскую политическую организацию, действительно близкую к кадетской партии. Отсутствует и упоминание о том, что при регистрации в Думе Байбурин указал себя «башкиром», что, возможно, объясняет, почему однозначно идентифицирующий себя в качестве татарина Биккенин не стал перечислять фамилии родственников по матери.
Показательна в этом отношении и семейная история заместителя заведующего отделом науки (1978–1991) Рудольфа Григорьевича Яновского. Он — сын личного секретаря послереволюционного коменданта Московского Кремля, который затем был председателем колхоза, директором школы и библиотекарем Суздальского райкома партии. Григорий Александрович Яновский был сыном священника из потомственной священнической династии.
Семейная профессиональная традиция начальствования в учебной сфере в случае Рудольфа Яновского прослеживается в трех поколениях: дед был инспектором церковно-приходских школ в Александровском уезде Владимирской области [717] , отец — до поступления в секретари к коменданту Кремля успел окончить учительскую семинарию в городе Киржач Владимирской губернии, дядя — начал свою церковную карьеру в 1918 году с поста инспектора духовных училищ Александровского района Владимирской области [718] . Рудольф Яновский, получив педагогическое образование в Иванове, стал сначала председателем парткома Новосибирского университета (при том, что его жена была там же начальником учебной части), затем председателем парткома Сибирского отделения АН СССР, потом первым секретарем райкома, на территории которого располагался все тот же Академгородок, и в итоге занимался контролем за системой образования уже в отделе науки ЦК КПСС. Кстати, в свободное время отец будущего сотрудника аппарата реализовывал передаваемые в семье навыки учительства и проповедничества на поприще актера самодеятельных театров. И в результате в 1964 году, когда киногруппа подбирала в Суздале массовку для фильма по пушкинской «Метели», ему довелось сыграть архимандрита [719] .
717
[Автор не указан.] Большая семья // Вечерний звон. Суздаль. 2004. 13 июля.
718
Интересно, что в интервью, данном автору этой статьи, и в обширной публикации о своей семейной истории на страницах суздальской газеты «Вечерний звон» (2004. 13 июля) Рудольф Яновский ни слова не сказал о старшем брате своего отца — протоиерее Борисе Александровиче Яновском, который был репрессирован в 1932–1936 годах, но затем до 1961 года служил в г. Киржаче (расплывчато говорилось лишь о многодетности семьи деда будущего работника аппарата), и нам пришлось реконструировать этот факт с помощью Интернета. См.: Лебедев Михаил. Собор новомучеников и исповедников российских // Молва (Владимир). 2007. 20 февраля .
719
[Автор не указан.] Актерский талант Яновского-старшего // Вечерний звон. Суздаль. 2004.13 июля.
Советский политический класс, значительная часть советского общества были искренне убеждены в том, что после революции 1917 года они были заняты строительством нового мира. Одной из аксиом, принятых в рамках этого концепта, был тезис о равенстве возможностей для всех «советских детей». Дискриминация «бывших» в первые два десятилетия советской власти (в частности, в равенстве доступа к высшему образованию) была направлена не только на мщение, но и на аннигиляцию имеющегося у «бывших» социального капитала. Реальность оказалась иной. Революция 1917 года оказалась не открытием новой эпохи в жизни человечества, а частным случаем передела власти и ресурсов между социальными группами на окраине Европы. Революционеры существенно потеснили старые элитные группы, но не сумели заменить их полностью. Тенденции, характерные для развития всего человеческого общества, оказались верны и применительно к строителям «нового». Дети из приличных (благополучных, образованных семей), принадлежавшие в равной степени к новой и старой элите, также как и их предшественники, были склонны приумножать социальный капитал. Они двигались вверх по социальной лестнице (вполне возможно, в рамках семейной «цеховой» традиции), держали страну под контролем и ставили барьеры на пути к власти возможно большему числу потенциальных конкурентов.
Из представителей «бывших» самое подробное интервью мне дал упоминавшийся уже выше Алексей Козловский — по меркам ЦК довольно консервативный в своих политических убеждениях «аппаратчик». Дело дошло и до его музыкальных пристрастий. Выяснилось, что с подросткового возраста он увлекается певцом Александром Вертинским и в 1960–1980-е годы активно собирал его записи. Говоря о формировании этого интереса, он сказал:
Я слышал просто его имя от родителей, от тех, кто приходил домой. О нем говорили: такой певец, выступал, концерт, какие-то сплетни театрально-концертные передавались [720] . Кто-то говорил, что он выступал в костюме Пьеро, кто-то рассказывал о «Юнкерах», об этой песне, которая в 1917 году была, как он пел: «И какая-то женщина с искаженным лицом / Целовала покойника в посиневшие губы / И швырнула в священника обручальным кольцом». Вот это самое: «Забросали их ветками и пошли потихоньку домой» [721] .
720
Тетка рассказчика, как упоминалось выше, была актрисой театра им. Вахтангова, и семья дружила с некоторыми из ее коллег.
721
Авторское название песни — «То, что я должен сказать (Их светлой памяти)». Последняя приводимая А. Козловским цитата — контаминация двух первых строк строфы: «Закидали их елками, замесили их грязью / И пошли по домам — под шумок толковать, / Что пора положить бы уж конец безобразию, / Что и так уже скоро, мол, мы начнем голодать» (1917). По наиболее распространенной в мемуарах версии, «песня была создана в Москве в 1917 г. в октябрьские дни большевистского переворота, и в ней говорится о москвичах-юнкерах, ставших жертвами этого события» (Розенфельд И. Александр Вертинский. «То, что я должен сказать» // Terra Nova. 2005. № 5).