Анубис
Шрифт:
Могенс услышал достаточно. Ему было ясно, что он угодил в самый неподходящий момент, но и это стало ему вдруг безразлично. Не было смысла ходить на цыпочках, когда вокруг бушевал ураган. Он пошел дальше, решительным шагом направляясь к Грейвсу и Хьямс, и только краем глаза зарегистрировал, что двое других тоже находились здесь. Мак-Клюр — по всему было видно — чувствовал себя не в своей тарелке и при виде Могенса совсем сник. Мерсер же настолько погано себя чувствовал, что даже с трудом улавливал смысл спора.
— И давно вы стоите там и подслушиваете?! — обрушилась на Могенса Хьямс.
— Подслушивать
Он бросил на Грейвса беглый, но внимательный взгляд и снова обратился к археологине. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не сорваться. Сдерживаться, чтобы не сказать или не сделать чего-то, что бы спровоцировало ее дальнейшие нападки. «Колдун» было еще не самым худшим словом, которым его награждали за последние годы. И все-таки оно его страшно разозлило.
— Мне искренне жаль, доктор Хьямс, что вы обо мне такого мнения, — сказал он подчеркнуто спокойно. — Я, по правде говоря, думал, что вы поняли то, что я пытался объяснить вам вчера вечером. Я не имею никакого отношения ни к черной магии, ни к шарлатанству. Я ученый, как и вы.
— И, между прочим, один из лучших из всех, кого я знаю, — вставил Грейвс. Хьямс была готова снова вспылить, но Грейвс пресек эти поползновения властным жестом и продолжил на повышенных тонах: — Довольно! Я не потерплю этой детской ревности! На эти глупости у нас нет времени. Могу вас заверить, Сьюзен, что профессор Ван Андт здесь не затем, чтобы урвать кусок от вашей заслуженной славы, равно как и вашей, господа. Скоро вы поймете, почему я привлек профессора к нашей работе. А до той поры я требую от вас дисциплины, которую вправе ожидать от исследователей вашего калибра, не так ли?
К вящему удивлению Могенса, никто не возразил. Даже Хьямс только посмотрела на Грейвса долгим испытующим взглядом и отвернулась, по-детски поджав губы. Мак-Клюр и Мерсер каким-то образом исхитрились инсценировать жуткую занятость, хотя по-прежнему стояли с пустыми руками.
— Идем, Могенс! — Грейвс махнул ему с властностью, не меньшей, чем в жесте, заставившем Хьямс умолкнуть. — Нас ждут дела.
Могенс совершенно машинально повиновался ему и последовал за ним, когда тот развернулся и направился к деревянной двери, ведущей к туннелю с иероглифами. Потом смущенно обернулся к Хьямс и двум остальным. Поскольку он сам принадлежал к этой породе, то слишком хорошо знал, как аллергически ученые в целом и корифеи особенно реагируют на такие ситуации. Тем более невероятным ему показалось то, что Хьямс, Мерсер и Мак-Клюр позволили Грейвсу отчитать себя, как нашкодивших школяров. С другой стороны, ведь и сам он, беспрекословно подчиняясь, выполнил его распоряжение.
Они в таком темпе преодолели проход, что Могенсу не хватило времени собраться с мыслями, как они уже стояли перед решетчатой дверью на другом его конце. Она стояла открытой, однако Грейвс остановился и подождал, пока Могенс пройдет мимо него, потом запер дверь на висячий замок, а ключ положил в карман жилета. Могенс глянул на него вопросительно и немного встревоженно. Он не выносил запертых помещений.
— Просто хочу быть уверен, что нам никто не помешает, — ответил на его
— И ты еще удивляешься, почему другие перестают тебе доверять, — буркнул Могенс.
Грейвс лишь пожал плечами и двинулся дальше. Очевидно, он не был готов продолжать этот разговор. Они взяли курс на потайную дверь, чего Могенс, собственно, и ожидал. К его изумлению, и она не была заперта; и только подойдя вплотную, он заметил, что по земле тянется толстый электрокабель и исчезает за ней.
Следующим — и наибольшим — потрясением явилась тонкая фигурка, выступившая им навстречу, как только они протиснулись в туннель.
— Том?
Том мимоходом кивнул Могенсу и обратился к Грейвсу:
— Я почти закончил, доктор Грейвс, — доложил он. — Осталось принести и ввернуть лампочки.
— Сделаешь это сегодня к ночи, — ответил Грейвс. — У тебя будет время, когда разнесешь ужин. А сейчас иди и отдохни пару часиков.
Том благодарно кивнул и убежал. Грейвс смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду и его шаги не затихли вдали, потом пояснил, мотнув головой в ту сторону:
— Парень работал всю ночь.
— Мне казалось, для тебя много значило, чтобы никто не узнал об этом проходе.
— Так и есть, — согласился Грейвс. — Никто, кроме тех, кто и без того знает о его существовании и о том, куда он ведет. — Он коротко хохотнул. — Никогда не стоит недооценивать детское любопытство, Могенс. Хьямс и двое других могут ломать себе головы, что еще я здесь нашел, а Том узнал это сразу вслед за мной. — Он пожал плечами. — Для нашей работы необходим свет. Мне было не до того, чтобы самому прокладывать кабель и подсоединять лампочки, не говоря уж о том, что я этого и не умею делать. Может, ты?
Могенс покачал головой.
— А ты доверяешь Тому?
— У меня есть выбор?
Грейвс засмеялся, но тут же снова посерьезнел:
— Да нет, я доверяю Тому. Возможно, он здесь единственный, кому я по-настоящему доверяю. Естественно, за исключением тебя, — добавил он с хитрой улыбкой.
— Естественно, — сказал Могенс.
Они пошли дальше, после того как Грейвс опять вынул из ниши в стене карбидные лампы и зажег их. Черный электрический кабель, толстый, с руку Могенса, змеился перед ними и указывал путь; у баррикады, перекрывшей проход непосредственно к церемониальной палате, он обрывался. Как и накануне, Грейвс преодолел ее первым. На этот раз включенную лампу он оставил наверху завала, так что, по крайней мере, яркий свет не ослеплял Могенса до слез, пока он карабкался за ним.
Сегодня Грейвс зажег в палате целых четыре штормовых фонаря. Когда Могенс добрался до нее, освещение там было вдвое ярче, но тьму тем не менее не разогнало, скорее даже акцентировало черноту по ту сторону шаткой границы. Могенсу снова почудились ненормальным образом двигающиеся тени, приближавшиеся к границе света, не осмеливающиеся, однако, соприкоснуться с ней.
— Раз ты здесь, мне, полагаю, не надо спрашивать, к какому решению ты пришел? — сказал Грейвс, протягивая ему две из четырех ламп. — Так что давай начинать. Времени у нас не вечность.