Анук, mon amour...
Шрифт:
Я никогда не был в Алжире, тогда откуда песок на зубах?
, Или это – воспоминание о песке, и не мое собственное, как лиссабонский фуникулер, а лейтенантское?.. Если я все-таки доберусь до «Pres de la rainure», есть смысл попросить у хозяина зубочистки.
Араб равняется со мной и останавливается. На фоне красно-оранжевой стены, двух бойниц и кованого фонаря между ними он смотрится довольно эффектно, это не может быть воспоминанием lieutenant, единственное его воспоминание заключено в фотографии казненных феллахов. Это – не воспоминание, это – представление, если бы на плече портье из «Ламартин Опера» были бы не иероглифы, а арабская вязь, я бы точно мог
Араб смотрит на меня с доброжелательным интересом.
– Мне нужно кафе, – кричу я ему через улицу. – Кафе «У желоба».
– Это здесь, – араб машет рукой, указывая направление. – Следующий дом.
Все дома (если можно назвать домами куски однородной красно-оранжевой стены) похожи друг на друга.
– Вывеска, – арабу очень хочется помочь мне. – Видите вывеску?
Поначалу никакой вывески я не вижу, песок на зубах не перестает скрипеть, белый бурнус моего неожиданного проводника дрожит и покачивается в раскаленном воздухе, да и сама улица качается вместе с ним.
– Идите сюда!..
Lieutenant, наученный горьким опытом североафриканских пустынь, уж точно бы не подошел, но у меня нет оснований не верить добродушному арабу. Раз уж я так легко принял на веру все остальное. Перейти на другую сторону улицы оказывается труднее. Ноги мои вязнут в песке, он жжет подошвы даже сквозь ботинки, жаль, что у меня нет бурнуса и белоснежных, не запятнанных джихадом одеяний. Анук умерла бы со смеху, увидев меня в подобном прикиде. Мысль об Анук придает мне силы, и я оказываюсь рядом с арабом даже раньше, чем предполагал. Единственное, чего я не мог предположить, – араб знаком мне. Бурнус, скрывающий пол-лица, не может меня обмануть: это – Али, хозяин маленькой лавчонки в Бельвиле (кальяны, специи, арабская чеканка). Тот самый Али, руки которого покрыты странной татуировкой, не имеющей ничего общего с опереточными иероглифами портье.
– Али? – спрашиваю я араба.
– Нет, сахиб. Я не Али.
«Как могут звать испанца? Или Педро, или Энрике, или Хуан», – говорила Линн. Как могут звать араба? Или Али, или Хасан, или Мустафа. Не исключено, что у алжирского приятеля Линн другое мнение на этот счет.
– Я не Али. Меня зовут Акрам. Но у меня есть брат – Али.
– Али, владелец лавки. Кальяны, чеканка и все такое…
Акрам, брат Али, на секунду задумывается.
– Али, владелец лавки. С татуировкой на руках. Вот здесь, – я невольно касаюсь пальцами пальцев араба.
Акрам, брат Али, смеется и протягивает мне ладони, покрытые татуировкой. Раскаленный воздух по-прежнему дрожит, от рук Акрама поднимаются вверх струйки песка, закрученные в маленькие тугие торнадо. Смуглые колонны пальцев испещрены перетекающими друг в друга буквами и символами, возможно – это изречения из Корана, возможно – что-то иное…
– Что это, Акрам? Что это означает?
– Это было всегда, сахиб.
– Они изменяются…
– Это было всегда, сахиб.
– Что здесь написано?
– Не знаю.
– А Али знает?
– Нет. Мы братья. Если бы знал он – знал и я.
– А кто знает?
– Кто написал.
Исчерпывающий ответ. Вряд ли я добьюсь от брата Али большего. Рисунок на ладонях Акрама, на его пальцах постоянно меняется, ничего подобного не происходило с ладонями Али, я только принимал на веру его россказни о меняющемся рисунке. Но теперь я вижу и сам: рисунок меняется, место символов и букв занимают не совсем ясные, не совсем четкие контуры каких-то фигур, я с трудом успеваю различить птицу и – кажется – морскую раковину, но, может, это вовсе и не раковина… Может, это не раковина, а часть растительного орнамента, которая снова переходит в буквы и символы, и не всегда арабские. Разглядеть буквы детальнее не удается из-за толстого слоя песка, торнадо сменили барханы, они покрывают теперь распахнутые ладони брата Али.
– Вы искали кафе «У желоба», сахиб. Так?
– Да.
– Это здесь.
Теперь и я вижу вывеску, очень европейскую, очень парижскую; два красных тента «Coca-Cola» по ее краям, вылизанные камни мостовой, несколько пластмассовых столиков и стульев. И несколько деревьев с аккуратно постриженными ветками.
– Спасибо, Акрам. Передавайте привет брату. Я как-нибудь зайду к нему…
– Вы тоже передавайте ему привет. Если как-нибудь зайдете.
В спину мне все еще дышит сухой горячий ветер (хамсин? хабуб? харматан?..), но песок на зубах уже не скрипит. Красно-оранжевая стена из прилепленных друг к другу глинобитных построек тоже исчезла, растворилась в припаркованных «Рено», «Пежо» и «Ситроенах». А стеклянные двери кафе «Pres de la rainure» и вовсе примиряют меня с действительностью.
Несколько секунд я стою на пороге, оглядывая внутренности кафе: трое посетителей у стойки, еще человек пять-шесть – за столиками; хозяин кафе – колоритный толстяк с обвисшими бретонскими усами – разговаривает по телефону и отчаянно жестикулирует.
Анук нигде не видно, но шрам на затылке не может обмануть меня, он ворочается и поскуливает как пес, лишившийся хозяина. Анук нет, и мне остается только ждать. Стараясь не обращать внимания на жжение в затылке, я заказываю у бретонца чашку кофе и стакан воды и устраиваюсь за ближайшим пустым столиком.
Трое из посетителей – явно туристы, явно скандинавы, то ли шведы, то ли датчане, два юноши и девушка в униформе, напоминающей бойскаутскую: зеленые шорты по колено и рубашки цвета хаки. И шорты, и рубашки легко спутать, особенно по утрам, вылезая из общей для всех троих постели, девушка всегда просыпается последней, в то самое время, когда оба парня синхронно бреются в ванной, заглядывая в одно и то же зеркало. Сходство с бойскаутами увеличивает налипшая на ботинки земля, и где они только нашли ее в застегнутом на каменные пуговицы Париже? Наверняка шлялись по газонам в Ля Вилетт, если что-то и погубит скандинавов, так это страсть к ничем не замутненной бесхитростной экологичности, на ботинки налипла не только земля, но стебли травы. Все трое, путаясь в руках друг друга, заказывают то же, что и я: кофе и стакан минеральной воды. Девушка отходит от стойки первой и на мгновение останавливается возле моего столика. Выцветшие брови, веснушчатое лицо, бесстыдно вздернутый подбородок, легкая снисходительность во взгляде – именно такая снисходительность проклевывается после оголтелого секса втроем да еще с навороченным электрическим дилдо на подхвате.
– Красавчик, – бросает мне девушка. Отсоси у дохлого козла, крошка.
– У вас свободно, красавчик?
– Я жду человека.
– Человека или девушку?
– Девушку.
– Подружку, да?
– Да, – вдаваться в подробности мне не хочется.
– Так я и поняла. – Неизвестно, кого девушка провоцирует больше – меня или своих великовозрастных бойскаутов. – Давайте ждать вместе.
– Не думаю, что это хорошая идея.
Мой невесть откуда выплывший, вялый, через пень-колоду, английский выглядит не очень убедительно, во всяком случае, для юной и напористой секси. Она садится напротив, широко расставив ноги и положив локти на стол.