Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
Юлен видел, что здесь их подстерегает самая главная опасность, здесь произойдет последний и решительный этап борьбы; если бы он мог приблизить каменные ступени лестницы к Делоне, если бы мог перебросить Делоне на лестницу, комендант был бы спасен.
– Ко мне, Эли! Ко мне, Майар! – вскричал он. – Ко мне, люди с благородным сердцем! Под угрозой наша честь!
Эли и Майар услышали зов; они вклинились в толпу, и народ сделал вид, будто уступает им: он расступился перед ними и тут же сомкнулся.
Эли и Майар оказались отрезаны от
Толпа увидела, что она вот-вот добьется своего, и предприняла еще одно яростное усилие. Словно гигантский удав, она обвила своими кольцами группу. Бийо подняло, закружило, потащило куда-то; Питу, державшийся за фермера, тоже был увлечен этим водоворотом. Юлен споткнулся на первых ступеньках ратушной лестницы и упал. Он было поднялся, но тут же снова упал, следом за ним рухнул и Делоне.
Упав, комендант остался тем, кем был; до последнего мгновения он не умолял, не просил пощады, а только прохрипел:
– Уж коль вы свирепей тигров, не длите мои муки, убейте сразу.
Ни один приказ не исполнялся с такой же точностью, как эта его просьба; в один миг над упавшим Делоне склонились лица, на которых была написана угроза, взметнулись руки, сжимающие оружие. Несколько секунд было видно, как эти руки тычут вниз оружием; затем на пике взметнулась отрубленная голова, истекающая кровью; на мертвом лице Делоне сохранилась бледная презрительная улыбка.
Это была первая голова.
Жильбер видел все, что происходит, и опять хотел кинуться на помощь, но опять две сотни рук удержали его.
Он отвернулся и вздохнул.
Эта отрубленная голова с открытыми глазами была поднята, словно для того, чтобы послать взглядом последний привет де Флесселю, который стоял, окруженный выборщиками, как раз в окне напротив.
Трудно сказать, кто был бледнее – живой или мертвый.
Вдруг у того места, где валялось тело Делоне, послышались ропот, крики. Одежду Делоне обыскали и в кармане камзола обнаружили записку, присланную купеческим старшиной, ту самую, которую комендант показал де Лому.
В ней, как помнит читатель, было написано:
«Держитесь. Я заморочил голову парижанам кокардами и обещаниями. Еще до вечера г-н де Безанваль пришлет вам подкрепление.
Громовые проклятия взметнулись с мостовой к окну, где стоял де Флессель.
Не догадываясь о причине, он почувствовал угрозу и отпрянул от стекла.
Но его уже видели, уже знали, где он, и толпа устремилась вверх по лестнице; на сей раз то был всеобщий порыв, и те, кто нес доктора Жильбера, отпустили его, увлекаемые этим приливом, вздымаемым вихрем ярости.
Жильбер тоже хотел пройти в ратушу, но не затем, чтобы мстить, а чтобы защитить де Флесселя. Он уже поднялся на первые ступеньки, как вдруг почувствовал: кто-то настойчиво тянет его назад. Он
– Что там происходит? – спросил доктор, указывая в сторону улицы Тиссерандри.
– Идемте, доктор, идемте, – произнесли одновременно Бийо и Питу.
– Убийцы! – вскричал Жильбер. – Убийцы!
Дело в том, что помощник Делоне рухнул, пораженный ударом топора; разъяренный народ расправился и с жестоким, своекорыстным комендантом, притеснявшим несчастных узников, и с благородным человеком, который неустанно помогал им.
– Да, идем отсюда, – промолвил Жильбер. – Мне стыдно, что меня освободили эти люди.
– Успокойтесь, доктор, – отозвался Бийо. – Те, кто сражался там, и те, кто убивает здесь, – разные люди.
Доктор начал спускаться с лестницы, на которую он поднялся, стремясь на помощь к де Флесселю, и тут людской поток, который совсем недавно ворвался под арку, извергся из нее. Он влек с собой человека, который отбивался, пытаясь вырваться.
– В Пале-Рояль! В Пале-Рояль! – вопила толпа.
– Да, дорогие друзья, в Пале-Рояль! – вторил ей этот человек.
Толпа увлекала его к реке, словно вовсе не собиралась доставить его в Пале-Рояль, а намеревалась утопить в Сене.
– Еще один, которого собираются прикончить! – воскликнул Жильбер. – Попытаемся спасти хотя бы его.
Но только он это произнес, раздался выстрел из пистолета, и дым скрыл де Флесселя.
Жильбер, охваченный безмерным гневом, прикрыл глаза рукой; он проклинал народ, который, будучи столь велик, не нашел в себе силы сохранить чистоту и запятнал свою победу тройным убийством.
А когда он отнял руку от глаз, то увидел три головы, насаженные на пики.
To были головы де Флесселя, де Лома и Делоне.
Одна возвышалась над ступенями ратуши, вторая посреди улицы Тиссерандри, третья на набережной Пельтье.
Они образовали собой как бы вершины некоего треугольника.
– О Бальзамо, Бальзамо! – со вздохом прошептал доктор. – Неужто этот треугольник и символизирует Свободу?
И он устремился к улице Корзинщиков, увлекая за собой Бийо и Питу.
XX. Себастьен Жильбер
На углу улицы Планш-Мибре доктор увидел фиакр, остановил и сел в него.
Бийо и Питу уселись рядом с ним.
– В коллеж Людовика Великого! – крикнул Жильбер, откинулся на спинку сиденья и погрузился в глубокую задумчивость. Бийо и Питу не решились нарушить ее.
Переехав через мост Менял, фиакр покатил по улице Сите, въехал на улицу Сен-Жак и остановился у коллежа.
Париж был в крайнем возбуждении. Новость уже разнеслась по всему городу; слухи об убийствах на Гревской площади перемешивались с горделивыми рассказами о взятии Бастилии; на лицах можно было прочесть, какое разное впечатление производят такие вести на разных людей – ведь на лице высвечивается все, что происходит в душе.