Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
Жильбер, сжимая руки сына и пристально глядя ему в глаза, продолжал:
– Ваш возраст, мой друг, это время сева, и ничего из того, что закладывает в вас учение, не должно пока пробиваться наружу. В четырнадцать лет, Себастьен, серьезность – это следствие либо болезни, либо гордыни. Я уже спрашивал вас, не больны ли вы, и вы ответили: нет. А сейчас я задам вам вопрос: нет ли в вас гордыни? Постарайтесь дать мне такой же ответ.
– Успокойтесь, папа. Моя печаль происходит не от болезни и не от гордыни, ее причина – тоска.
–
– Нет, нет, отец, когда-нибудь потом. Вы сказали, что торопитесь и можете уделить мне лишь четверть часа. Давайте не будем говорить о моих сумасбродствах, поговорим о чем-нибудь другом.
– Нет, Себастьен, иначе я буду беспокоиться. Скажи мне, в чем причина твоей тоски?
– Право, отец, я не решаюсь.
– Чего же ты боишься?
– Боюсь, что вы сочтете меня визионером, мечтателем, а я, может быть, затрону темы, которые вас огорчат.
– Ты гораздо больше огорчишь меня, если будешь хранить свою тайну.
– Вы же знаете, у меня нет от вас тайн.
– Тогда рассказывай.
– Я, право же, не решаюсь.
– Ну, смелей!
– Хорошо, отец. Это видение.
– Видение, которое тебя страшит?
– И да, и нет, потому что, когда оно мне является, я не боюсь, я чувствую, будто перенесся в иной мир.
– Объяснись.
– У меня уже были такие видения, когда я был совсем маленьким. Как вы знаете, несколько раз я заблудился в лесу, окружавшем деревню, в которой я вырос.
– Да, мне рассказывали.
– А дело было в том, что я следовал за чем-то вроде призрака.
– Вот как? – протянул Жильбер, глядя на сына с удивлением, граничащим с испугом.
– Было это так, отец: когда я играл с другими детьми на улице, когда я находился в деревне, когда около меня или неподалеку находились дети, я ничего не видел, но стоило мне отдалиться от них, стоило выйти из деревни, я чувствовал рядом шорох платья; я протягивал руки, чтобы схватить его, но ловил только воздух, однако по мере того как шорох удалялся, призрак становился зримым. Сначала это был прозрачный туман, но потом он сгущался и принимал очертания человека – очертания женщины, которая не шла, а скорее струилась, и чем дальше углублялась в лес, в самые глухие его дебри, тем становилась отчетливее.
Странная, неведомая, неодолимая сила влекла меня за этой женщиной. Вытянув руки, я следовал за ней, безмолвный, как и она. Иногда я пытался позвать ее, но не мог издать ни звука. Она не останавливалась, и я не мог догнать ее и шел за ней, пока это чудесное видение, явившееся мне, не исчезало. Эта женщина постепенно таяла, превращалась в туман, туман рассеивался, и все кончалось. А я, усталый, падал на том месте, где она исчезла. Там Питу и находил меня – иногда в тот же день, иногда на следующий.
Жильбер с растущей тревогой смотрел на сына. Он взял его за запястье и стал считать
– О, нет, не тревожьтесь, отец, – попросил он. – Я знаю, что все это не имеет никакого отношения к реальности, что это только видение.
– А как выглядела эта женщина? – поинтересовался Жильбер.
– Она была величественна, как королева.
– А лицо ее тебе когда-нибудь виделось?
– Да.
– Когда? – испуганно спросил Жильбер.
– После того как я поселился здесь, – ответил мальчик.
– Но ведь Париж – это не лес вокруг Виллер-Котре, здесь нет высоких тенистых деревьев, нет той таинственной зеленой сени. Здесь нет одиночества и безмолвия, в которых только и появляются призраки.
– Нет, папа, я все же нашел это здесь.
– Где же?
– Вот здесь.
– Но разве этот сад не предназначен только для учителей?
– Да, отец. Но несколько раз мне почудилось, что эта женщина проскользнула через двор в сад. Я хотел последовать за ней, но всякий раз останавливался перед запертой калиткой. И вот однажды аббат Берардье, очень довольный моими сочинениями, поинтересовался, чего бы я хотел, и я попросил позволения иногда прогуливаться вместе с ним в саду. Он разрешил. Я вошел, и вот здесь, да, здесь, мне опять явилось это видение.
Жильбер вздрогнул.
«Странная галлюцинация, но тем не менее вполне возможная у такой нервической натуры, как он», – подумал Жильбер и спросил:
– Ты видел ее лицо?
– Да.
– И помнишь его?
Мальчик улыбнулся.
– А ты пытался приблизиться к ней?
– Да.
– Прикоснуться?
– Всякий раз она при этом исчезала.
– А кто, по-твоему, Себастьен, эта женщина?
– Мне кажется, она – моя мать.
– Твоя мать? – побледнев, воскликнул Жильбер.
Он прижал руку к сердцу, как будто пытался остановить кровь, текущую из смертельной раны.
– Но ведь это же видение, – пробормотал он, – а я едва не поддался этому безумию.
Мальчик замолчал и, сведя брови, задумчиво смотрел на отца.
– Ну так что же? – спросил Жильбер.
– Быть может, это видение, но она существует в действительности.
– Что ты говоришь?
– На Троицу нас повели на прогулку в лес Сатори около Версаля, и вот когда я стоял вдали ото всех в задумчивости…
– Тебе явилось это видение?
– Да, но на сей раз в карете, запряженной четверкой великолепных лошадей… и гораздо более реальное, живое. Я едва не лишился чувств.
– Почему?
– Не знаю.
– И какое впечатление у тебя осталось после этого?
– Что мне являлась не моя мама, потому что это была женщина из моих видений, а моя мама умерла.
Жильбер вскочил и провел ладонью по лбу. На него нашло какое-то непонятное помрачение.
От мальчика не ускользнуло смятение отца, напугала его бледность.