Анж Питу
Шрифт:
Но пословица права, голодное брюхо Питу осталось немо и глухо.
Улыбка сошла с лица тетушки, и она заплакала.
Это несколько смутило Питу, но ничуть не помешало ему поглощать пищу.
– О, тетушка, вы так добры, вы даже плачете от радости, видя, что я приехал. Спасибо, милая тетушка, спасибо.
И он продолжал есть.
Французская революция явно изменила натуру этого человека.
Он съел три четверти петуха и оставил немного риса на дне миски:
– Милая тетушка, – сказал он, – вы ведь любите рис, не правда ли? Вам его легче жевать; я оставляю вам рис.
От такой заботы, которую она, вероятно, приняла за насмешку, у тетушки Анжелики перехватило дыхание. Она решительно шагнула к Питу и вырвала миску у него из рук с бранью, которая двадцать лет спустя прекрасно звучала бы в устах гренадера старой гвардии.
Питу испустил вздох:
– О, тетушка, вам жаль петуха, не правда ли?
– Негодяй, – возмутилась тетушка Анжелика, – он еще зубоскалит.
Зубоскалить истинно французский глагол, а в Иль-де-Франсе говорят на самом что ни на есть французском языке.
Питу встал.
– Тетушка, – торжественно произнес он, – я вовсе не собираюсь вас объедать, у меня есть деньги. Я, если вам угодно, заплачу за пансион, но я хотел бы оставить за собой право выбирать меню.
– Мошенник! – возопила тетушка Анжелика.
– Постойте, предположим, порция стоит четыре су: значит, я вам должен четыре су за рис и два за хлеб. Всего шесть су.
– Шесть су! – закричала тетушка. – Шесть су! Да тут одного риса на восемь су, а хлеба на все шесть.
– Правда, милая тетушка, я совсем не посчитал петуха, – продолжал Питу, – но ведь он с вашего птичьего двора. Это мой старый знакомый, я сразу узнал его по гребню.
– И все же он стоит денег.
– Ему девять лет. Это я украл его для вас из-под материнского крыла; он был с кулачок и вы меня же еще и побили за то, что я принес его, но не принес зерна, чтобы его кормить. Мадемуазель Катрин дала мне зерна. Он был мой, я съел свое добро, я имел на это право.
Тетушка, распалившись от гнева, смотрела на этого революционера испепеляющим взглядом.
У нее пропал голос.
– Убирайся! – прошипела она.
– Как, так сразу, после обеда, даже не успев переварить пищу? Ах, тетушка, это невежливо.
– Вон!
Питу, только что сев, опять встал; он не без удовольствия заметил, что в желудке его не нашлось бы места даже для рисового зернышка.
– Тетушка, – величественно сказал он, – вы плохая родственница. Я хочу доказать вам, что вы по-прежнему неправы по отношению ко мне, по-прежнему черствы, по-прежнему скупы. Что до меня, то я не хочу, чтобы вы потом всюду рассказывали, что я разбойник с большой дороги.
Он встал на пороге и зычным голосом, который могли слышать не только зеваки, присутствовавшие при этой сцене, но еще и незнакомые люди, проходившие в пятистах шагах оттуда, произнес:
– Я призываю этих славных людей в свидетели, что я пришел пешком из Парижа, где участвовал в штурме Бастилии, что я был голоден и валился с ног от усталости, что я сел отдохнуть и поесть в доме моей родственницы и что мне приходится уйти отсюда, так как меня здесь жестоко попрекают куском хлеба и безжалостно выставляют за дверь.
Питу вложил в свою обвинительную речь столько пафоса, что соседи начали роптать против старухи.
– Я – бедный путник, – продолжал Питу, – который прошел пешком девятнадцать миль; честный малый, которого господин Бийо и господин Жильбер почтили своим доверием, поручив ему проводить Себастьена к аббату Фортье; покоритель Бастилии, друг господина Байи и генерала Лафайета! И вот я призываю всех в свидетели – меня выгоняют.
Ропот усилился.
– И, – продолжал он, – поскольку я не бедный побирушка, поскольку когда меня попрекают куском хлеба, я плачу, вот экю, я отдаю его в плату за то, что я съел у моей тетки.
С этими словами Питу торжественно вынул из кармана экю и бросил на стол, откуда монета у всех на глазах отскочила и попала в миску с рисом, почти утонув в нем.
Это добило старуху; она опустила голову под бременем всеобщего осуждения, выражавшегося громким ропотом; два десятка рук протянулись к Питу, когда он вышел из лачуги, отрясая прах от своих ног; Питу скрылся из виду в сопровождении толпы людей, которые рады были пригласить в гости покорителя Бастилии и бесплатно предоставить стол и кров другу г-на Байи и генерала Лафайета.
Тетушка достала экю, обтерла его и положила в деревянную плошку, где ему в компании нескольких других экю предстояло ждать превращения в старый луидор.
Но кладя на место этот экю, доставшийся ей таким странным образом, она вздохнула и подумала, что, быть может, Питу, так щедро заплативший за еду, на самом деле имел право съесть все без остатка.
Глава 59.
ПИТУ-РЕВОЛЮЦИОНЕР
Отдав долг семейственным привязанностям, Питу мог вспомнить о привязанностях своего сердца.
Повиноваться приказу очень приятно, когда этот приказ согласуется с твоими тайными желаниями.
Итак, Питу взял ноги в руки и, пробежав по узенькому зеленому проулку, соединяющему Пле с улицей Лонне, бросился напрямик через поля, чтобы поскорее добраться до фермы Писле.
Но вскоре он пошел медленнее; каждый шаг воскрешал в нем множество воспоминаний.
Когда человек возвращается в родной город или деревню, он идет по своей юности, идет по ушедшим дням, которые, по словам английского поэта, ковром расстилаются под ногами возвратившегося путешественника.
На каждом шагу стук сердца будит в нас воспоминания.
Здесь мы страдали, там были счастливы; здесь мы рыдали от горя, там плакали от радости.
Питу не обладал аналитическим складом ума, но за последние несколько недель он стал мужчиной; он всю дорогу переживал прошлое и пришел на ферму матушки Бийо в растрепанных чувствах.
Когда он заметил в ста шагах от себя длинный ряд крыш, когда он поднял глаза на вековые вязы, которые склоняли голову к дымящим старым трубам, когда он услышал далекое блеянье и мычанье скотины, лай собак, скрип телег, он поправил каску на голове, проверил, крепко ли пристегнута драгунская сабля на боку, и постарался принять бравый вид, подобающий влюбленному и солдату.