Анжелика. Маркиза Ангелов
Шрифт:
— Заутреня, — сказал он. — Еще не рассвело, но я должен идти с братьями в часовню. Вы можете пока остаться здесь, если хотите. Я приду за вами, когда будет светать.
— Нет, я боюсь, — возразила Анжелика, которой хотелось уцепиться за рясу своего защитника. — Можно, я пойду с вами в церковь? Я тоже буду молиться.
— Если хотите, дитя мое.
И он прибавил с грустной улыбкой:
— Раньше нельзя было и помыслить о том, чтобы привести к заутрене маленькую девочку, но сейчас наш монастырь скрывает в своих стенах столько людей, которым нечего здесь делать, что уже ничто не может
Он посмотрел на нее серьезно:
— Когда вы покинете эти стены, могу я просить вас, Анжелика, никому не рассказывать о том, что вы здесь видели?
— Я обещаю, — произнесла она, подняв на него чистый взор.
Они вышли в коридор, на старых камнях которого, казалось, проступила холодная роса.
— Зачем в вашей двери то маленькое окошко? — спросила Анжелика.
— Некогда мы были орденом отшельников. Отцы оставляли кельи только во время службы, а в пост запрещалось и это. Послушники передавали еду через окошки. А теперь помолчите, дитя мое. Ведите себя так тихо, как только можете. Вы меня этим очень обяжете.
Фигуры с капюшонами на головах проходили мимо под стук четок и шепот молитв.
Анжелика забилась в самый дальний угол часовни и попробовала молиться, но монотонное пение и запах горящих свечей убаюкали ее.
Когда она проснулась, часовня уже опустела, только дым от недавно потухших свечей все еще курился под темными сводами.
Она вышла во двор. Вставало солнце. В его алых отблесках черепичные крыши казались пурпурными. В саду рядом со старой статуей святого ворковали голуби. Анжелика широко потянулась и зевнула. Она спрашивала себя, не приснилось ли ей все это…
Брат Ансельм, добродушный, но медлительный, запряг свою повозку лишь после обеда.
— Не волнуйтесь, детишки, — весело приговаривал он. — Я только немного оттягиваю вашу порку. Мы прибудем в деревню к ночи. Ваши уставшие от забот родители уже будут валиться с ног.
«Если только они не мечутся по полям в поисках отпрысков», — подумала Анжелика, не испытывая ни капли гордости. Ей казалось, что за последние несколько часов она внезапно повзрослела. «Больше никогда не буду вытворять таких глупостей», — пообещала она себе с грустью.
Брат Ансельм из почтения к дворянской крови Анжелики, посадил ее на козлы рядом с собой, в то время как мальчишки сгрудились в повозке.
— Но! Моя хорошая! Моя красавица! — напевал монах, потрясая вожжами.
Однако мулица и не думала торопиться. Наступил вечер, а они все еще тащились по римской дороге.
— Поедем короткой дорогой, — сообщил монах. — Весьма неприятное путешествие, скажу я вам, ведь она проходит рядом с протестантскими деревнями Волу и Шайе. Дай-то бог, чтобы скорее стемнело, и еретики нас не заметили. Мою монашескую рясу не больно-то чтят в этих местах.
Он спрыгнул на землю и потянул мулицу вверх по тропинке. Анжелика, которой хотелось размять ноги, пошла рядом. Она с любопытством оглядывалась вокруг, поскольку никогда не была в здешних краях, хотя до Монтелу оставалось всего три лье. Тропинка вилась вдоль какой-то насыпи, напоминавшей заброшенный карьер.
Анжелика
— Странные камни, — сказала она, подняв крупный с наплывами камень, поранивший ее ногу.
— Это очень старый свинцовый рудник, принадлежавший еще римлянам, — пояснил монах. — В древних монастырских рукописях его величали Аргентум, так что, похоже, здесь добывали и серебро. Его разработку пытались возобновить в XIII веке, и почти все заброшенные печи стоят здесь с тех самых пор.
Анжелика слушала его с интересом.
— А вот эти тяжелые черные валуны застывшей лавы — наверное и есть та самая руда, из которой добывали свинец?
Брат Ансельм состроил умную мину.
— Вовсе нет! Руда — это большие желтые глыбы. Говорят, из нее также добывают ядовитый мышьяк. Поэтому не подбирайте тут ничего! Лучше я найду вам блестящие серебристые кристаллики. Правда, они очень хрупкие.
Некоторое время монах занимался поисками, потом позвал Анжелику и показал ей выпуклые черные вкрапления в скале, похожие на барельефы из-за правильной геометрической формы. Он поскоблил их немного, и выступила серебристая блестящая поверхность.
— Но если все это и правда серебро, — заметила Анжелика, — почему его никто не собирает? Ведь оно, должно быть, стоит очень дорого, уж точно хватит заплатить все налоги.
— На самом деле все не так просто, сиятельная мадемуазель. Во-первых, не все то серебро, что блестит, и вы видите всего лишь свинцовую руду. Серебро здесь, конечно, тоже есть, но добыть его сложно: только испанцы и саксонцы знают как. Они делают что-то вроде пирогов из руды, угля и смолы, и плавят их в кузнице на сильном огне. Так получаются слитки свинца. Когда-то этот расплавленный свинец лили на головы врагам из башен вашего замка. Но добывать серебро — дело искусных алхимиков, а я не гожусь им даже в подметки.
— «Из нашего замка», вы сказали? Почему «из нашего замка», брат Ансельм?
— Черт побери! Да потому что этот забытый богом угол — принадлежит вашей семье, хотя и расположен за землями дю Плесси.
— Мой отец никогда о нем не говорил…
— Участок очень мал, узок, здесь ничего не растет. На что он сдался вашему отцу?
— Но как же свинец и серебро?
— Ах, это! Ну да, скорее всего рудник еще не иссяк. Хотя все, что я вам рассказал, известно мне со слов старого монаха-саксонца. Он питал страсть к булыжникам и ко всяким древним колдовским книгам. Старик был немного не в себе, я думаю…
Мулица, тащившая повозку, без лишних указаний продолжала путь и, преодолев вершину холма, вышла на равнину, где ее догнали брат Ансельм и Анжелика. Они вновь взобрались на свои места. Сумерки сгущались.
— Я не зажигаю фонарь, чтобы нас никто не заметил, — прошептал брат Ансельм. — Безопаснее пересекать эти деревни голым, нежели с клобуком на спине и с четками на поясе. Но… разве не факелы там, вдали? — внезапно спросил он, резко придерживая вожжи.
Действительно, примерно в четверти лье от повозки виднелись многочисленные светящиеся точки, число которых понемногу росло. Ночной ветер донес до них печальные звуки странных песен.