Аплодисменты
Шрифт:
— Миша, что ты мне посоветуешь купить на память об этом прекрасном городе?
— Это не Африка и не Стамбул. Но у нас есть то, чего у них нет. Крабов навалом. Икры — залейся. Сиди в горячем источнике — не хочу. Купи одну дорогую вещь, пока рыжуха не подскочила. Как, не знаешь, что такое рыжуха? Ха-ха, рыжуха — это золото.
И я себе купила колечко из высокопробной «рыжухи».
… Куда-то меня, как всегда, занесло. Зашевелилась память. Понесло. Разговорилась… Недавно в одной картине моя партнерша подавала поучительную реплику из Фейхтвангера: «Человеку нужно два года, чтобы научиться говорить, и шестьдесят лет — чтобы научиться держать язык за зубами».
И мы увиделись. В сентябре 91 года.
Когда ты отправлял меня из Нью-Йорка в Филадельфию, когда в ночную жизнь отовсюду выходили и выпрыгивали люди, они тебя все знали, кланялись и здоровались. «Я их всех люблю, родненьких. Через меня же все проходит. Все знаю: кто кому платит, кого будут брать, кого мочить… Смотри — чтоб я так жил — этот из Питера. Заблудшего интеллигента вижу по походке. Проверим? Мужик, стой! Ты откуда? Ну! Что я сказал? Здесь я стал настоящим инженером человеческих душ… Старик! Назови число!» — обратился он к пьяному с желтым пакетом.
— Десять! — ответил тот.
— На, держи! — и Миша протянул ему 10 долларов. — Живи долго, папаша. Пей и ничего не бойся! Эти фрукты ей на дорогу.
Невозможно болела душа. Мой друг стоял среди дороги, загруженной машинами и черными целлофановыми мешками для мусора. Он посылал прощальный привет. Очень трагично. Мне было так одиноко. Хоть рядом стоял, казалось бы, близкий человек. Конечно, близкий. С того самого 73-го, сколько вместо отъезжено, прожито и спето. Но с недавних пор мой отвратительный инстинкт сообщал мне, что я нахожусь в тесных объятиях изощреннейшего предательства. Это точно, что непознаваем до конца самый близкий человек. Так и не знаешь, кто живет с тобой рядом. Жутко…
Ах, Миша, прощай, или до следующей встречи… Миша, пустыня, вокруг пустыня…
Итак, Эрмитаж, концерт, «Бульвары», «дорогое лицо», которое заставило улететь мысль в архивы памяти и, которое, уже — как грустно — не встречу ни в саду «Эрмитаж», ни на Маяковской. А, может, увидимся на 5-ой Авеню, когда буду на гастролях в Америке? А тогда я еще долго беседовала с кумиром своего
«Людмила Марковна! — так меня еще никто не называл, разве что учителя, когда знакомились первый раз с классом. — Какой успех! Поздравляем, поздравляем… Мы вас проводим».
«Конечно. Спасибо. С удовольствием». Когда на меня идут вот так, внаглую, я, все отлично понимая, глупо улыбаюсь, киваю, и, как бы, подставляю себя. Словом, веду себя, как дура. Именно, как дура. Меня многие в жизни считали дурой. Все те, кто не узнавал ближе. Слава богу, я сейчас все реже и реже бываю в этой роли. Но бываю. Тогда же я, как истинная, восходящая молодая дура, начала еще пуще хихикать, кокетничать и показывать на Мишу Гулько.
«Вас что, этот молодой человек провожает?»
Как я теперь понимаю, инстинкт самосохранения у Миши был всегда развит чрезвычайно остро. Может, он меня и проводил бы. Но тогда быстро, и как-то особенно на английский манер исчез.
«Да вы не беспокойтесь, отсюда до общежития так далеко, я на метро, я сама, спасибо».
«Как же, как же, Людмила? Вы ведь теперь совсем рядом, на улице Горького…»
«Ой, забыла, я там живу всего два дня, еще не привыкла».
«И телефончик теперь у вас есть».
«Ага, и телефон… Знаете, так интересно звонить… У нас в Харькове никогда не было телефона. А в общежитии всегда около телефона много народа. И вообще, я так редко разговаривала по телефону. Еще к нему не привыкла».
«Вот мы вам и позвоним. Не возражаете?»
«Нет, что вы, что вы, с удовольствием, пожалуйста».
«Ах, какой успех! Удивительный успех. Конечно, вы звезда, Людмила — вы звезда».
О, какой мне «варили шоколад». Как мне вливали этот сладкий яд. Ах, этот бешеный успех. Ах, эти бурные аплодисменты. И ведь подчиняешься. И тянет тебя куда-то, во что-то. Во что-то такое безумное, что и хочется потрогать, и нельзя. И подступает предчувствие чего-то мрачного. Но тут же отступает. И сразу делается так блаженно-сладко. А вдруг у тебя это отберут? И ты будешь рыдать, метаться и искать, как ищут инъекции для наркотического счастливого ухода? Я зависима. От кого? От чего? Да нет, ерунда. Я независима. Я свободна!
Мои спутники провожали меня с двух сторон. Счастливая, я с улыбкой направо и налево раздавала автографы. «Ну что ж, Людмила, до свидания. До скорой встречи».
Так закончилась наша вторая встреча. А первая…
Утренний визит
«До скорой встречи. До скорой встречи… Только желательно, чтобы о наших встречах никто не знал». Так было сказано. Мягко говоря, велено. Не зря же я хотела уйти из общежития. Хотела скрыться… Помогайте, дорогие папа и мама! Мне нужно снять комнату.
Папа и мама. «У нашей семье, дочурка, можна сказать собралася у в одну кучу уся советская власть, а можа даже з у сим плюсум электрификацией усиеий нашей страны». Говорят, чистая кровь, когда нет смешений. Когда в семье все одной национальности. Не знаю. Мои чисто русские папа с мамой — это такая невозможная смесь противоположностей, что… Только недавно поняла я истинный смысл слов моей бабушки, маминой мамы, над которыми смеялась в детстве.
«Ничего, ничего! Мы, гниленькие, мелкие людишки еще себя покажем. Россия еще не склонилась перед провокаторами».