Апокалиптическая фантастика
Шрифт:
Всегда презирал этот неадекватный термин.
— «Трясучку»…
Мэй посмотрела на мэра, затем на меня. Уверен, она хотела спросить о моих религиозных взглядах, и я даже был готов сказать ей все, что она захотела бы услышать. Но я решил, что лучшей тактикой будет сменить тему.
— Но почему Канада? — спросил я.
Она не ответила. Ее рука скользнула за спину, достала из заднего кармана небольшую, но пухлую записную книжку, потом сунула ее обратно. Из кармана рядом с книжкой торчали две старинные авторучки.
— Мы почти пришли, бабушка. Видишь переднюю дверь?
В жизни никогда так медленно
Мой вопрос услышал Уинстон. Протолкавшись ближе ко мне, он сказал:
— Во Флориде сейчас сущий кошмар.
Мне не хотелось разговаривать с этим существом.
— Из-за африканцев, — добавил он. — Они сейчас приплывают на кораблях. Сотнями и тысячами.
— Уинстон! — с упреком воскликнула Мэй.
— Что? — прорычал он в ответ.
— Мы не из-за этого уехали.
— Но все равно это веская причина, — возразил он и продолжил: — В Африке миллионы людей. Климат у них становится все жарче и суше. Кое-кто направился было в Европу, но там опустевшие города заняли турки и русские. Новых иммигрантов там отстреливают. Поэтому беженцы платят алмазами или золотом, чтобы попасть на корабли, все еще способные пересечь Атлантику. Сотни мужчин, женщин и детей набиваются в них как селедки в бочку, и они ни хрена не знают об Америке, кроме того, что она была богатой.
Он явно рассказывал это неоднократно, но все еще эмоционально. И гневно продолжил:
— Мы хорошо жили во Флориде. Но потом грузовые корабли начали сбрасывать живой груз на наши берега. Эти люди ожидали найти у нас дома, где можно сразу поселиться. Хотели машин и продуктовых магазинов. А им солгали, и они из-за этого злились. Но не успевали они пожаловаться, как корабль разворачивался и отправлялся за новым грузом идиотов.
Услышав пронзительный голос Уинстона, мэр, похоже, начал сомневаться в своих гостях. Но обещание есть обещание. Он слабо улыбнулся и повернул ручку на двери своего дома, приглашая гостей в большое пространство, наполненное теплым воздухом и маленькими детьми.
— Отряд, у нас гости! — сообщил он.
Войдя в залитую солнцем гостиную, отец Мэй проговорил:
— Так-так, я помню эту комнату.
Может быть, причина в моем возрасте или в моей нынешней жизни. Какой бы она ни была, я разозлился меньше, чем ожидал. Когда я последний раз был под этой крышей, мои соседи пришли на собрание и мать проголосовала вместе со всей толпой за изгнание Лолы и ее семьи.
— Помнишь эту комнату, бабушка?
Мэй, как милый ангел, легко подвела старушку к высоким окнам, смотрящим на юг. Из них открывается вид на коричневые утесы и светлое зимнее небо. Я иду вместе с ними. Мэй отпускает руку бабушки, достает записную книжку и ручку и что-то быстро записывает. Потом снова терпеливо спрашивает:
— Ты помнишь что-нибудь из этого, бабушка?
Верхние окна оригинальные, но брошенные мячи и чья-то беспечная неуклюжесть погубили все нижние стекла. Вставленные на замену стекла уже не столь качественные, и сквозь щели просачивается холодный воздух. Может быть, этот сквознячок бабуля сейчас и ощущает. Ее рука поднимается, кончики пальцев скользят по стеклу, и она как бы наклоняется навстречу солнечному свету, готовясь снова упасть. Но не падает. Ей удается выпрямиться. Большие близорукие глаза смотрят на утесы.
— Что случилось
— Какими деревьями, бабушка?
— На том холме. Они погибли?
— Нет, бабушка. — Девушка наклоняется ближе и поясняет ровным учительским тоном: — Сейчас зима, бабушка. Деревья спят.
— Зима? — изумленно переспрашивает старушка.
— Не похоже на Флориду, верно? — спрашивает Мэй.
И тут бабуля хихикает — другим словом этот жизнерадостный девичий смех не назовешь. Она хихикает и поворачивается к внучке со словами:
— Подумать только! Зима? В самом деле?
— В самом деле.
— Значит, у нас получилось? — восторженно спрашивает бабуля. — Зима пришла. Мы спасли мир!
Мне еще не исполнилось семи, и я ищу в гараже канистры с бензином или инструменты. Или, что еще лучше, игрушки, с которыми день пролетит незаметно. Отец ищет в доме еду. Мать ждет перед домом. Ей следовало бы помогать нам, но иногда ее энергия куда-то пропадает. Может, она и выглядит строгой и суровой, но правда никогда не бывает столь же проста, как внешность. В то утро она может лишь сидеть и ничего не делать. Лицо у нее не изменилось, но морщинки стали глубже, а щеки побледнели, когда тайные мысли сделали ее больной.
Мы все бывали больны. И неоднократно, как доверительно сообщил мне отец. Больны не в том смысле, что болезнь может нас убить, а из-за ужасных вещей, которые нам приходится видеть. Но, как бы трудно это ни казалось, он настаивает, чтобы каждый из нас пытался считать наши благословения.
В гараже благословений не оказывается. Игрушек нет, единственная канистра пуста, а стоящая здесь машина стоила немного даже до катастрофы. На ветровом стекле толстый слой пыли, и я почти минуту вывожу пальцем по серой грязи слова, которые знаю. Я написал свое имя, «кот», «пес» и уже не помню, что еще. Потом отец вышел из дома и отыскал меня.
— Жди здесь, — велел он. — В дом не заходи.
Я уже видел мертвецов. Они меня не пугали.
Но отца встревожило нечто иное. Он направился к матери по дорожке перед домом, что-то ей сказал, она взглянула на дом, и он сказал что-то еще, и тогда она покачала головой.
— Это не наше дело, — сказала она. — Не надо.
Тогда я и прошмыгнул в дом через боковую дверь.
Женщине было лет за тридцать, и когда-то она была красивой. Я обнаружил ее сидящей в центре столовой. Она сидела обнаженная. С трех сторон ее окружали стены из картонных коробок, и все они были взрезаны, чтобы она могла протянуть руку и взять что хотела. Все оставшееся пространство грязного пола усеивали пустые банки из-под яблочного сока, спагетти, концентрата томатного супа и пластиковые бутылки из-под воды. Ее обнаженное тело поддерживали в сидячем положении мягкие веревки, охватывающие грудь, а с потолка свисали на веревках резиновые рукоятки. Ее стул когда-то стоял в гостиной, кто-то выпилил бензопилой в сиденье большую дыру. Теперь эта дыра стала чрезмерно большой для ее тощих ягодиц. Позднее, думая об этой ситуации, я догадался, что была пропилена и вторая дыра, в полу под стулом, чтобы женщина могла при необходимости сходить по нужде. Еда и вода находились на расстоянии вытянутой руки, и она могла бы протянуть несколько лет, питаясь из этого запаса.