Апостол истины
Шрифт:
Правда, был в университете один профессор, выделявшийся из среды товарищей, как светлое пятно, – Якопо Маццони. Он следовал учению великого древнегреческого философа Пифагора и его школы и хорошо знал современное ему состояние физики. Галилей стал усердно посещать лекции Маццони, и здесь у него пробудился интерес к математике, к той самой науке, которую отец его считал роскошью, доступной только богатым. Но Маццони не мог вполне удовлетворить любознательного юношу. К тому же Маццони боялся открыто высказывать свои взгляды, которые шли вразрез с общепринятыми мнениями…
Раз как-то в университете
– Я не сумасшедший! – кричал он запальчиво. – Если говорить прямо, смело возражать, проверять и взвешивать было бы сумасшествием – тогда не существовало бы истины!
В коридоре ему загородил дорогу Якопо Маццони.
4
Диспут – публичный учёный спор.
– Я не могу возражать, – проговорил, задыхаясь, Галилей, – когда я рассуждаю, мне говорят, что я святотатствую!
Маццони виновато улыбнулся. На него смотрели насмешливые глаза товарищей-профессоров.
– Видите ли что, мой молодой друг… – проговорил он с мягкой снисходительностью, – я не назову ваши суждения преступными, но… нельзя быть таким резким, а главное… надо поучиться, больше поучиться…
И он торопливо прошёл мимо, точно боялся, что его заподозрят в ереси совместно с Галилеем.
Юноша простоял несколько минут неподвижно, как окаменелый, потом провёл рукой по густым волосам и с подавленным стоном выбежал из университета.
Как безумный бежал он по улице, не разбирая дороги, пока не очутился на берегу реки. Это была та же знакомая Арно. Её седые волны, как и в дни далёкого детства, рокочут и плещут о берег, точно баюкают бедную исстрадавшуюся душу…
Галилей в изнеможении опустился на прибрежный камень.
– И Маццони с ними… – прошептал он горько, – и Маццони против меня!
Думы унесли его далеко, в родной дом, во Флоренцию. Он вспомнил сцену перед отъездом из Флоренции, когда мать с детским простодушием принесла засаленный кошелёк, в котором копила гроши долгие годы, и гордо высыпала их на стол.
– А что, отец, – сказала она, – вот и я помогу нашему мальчику. Собираешь по зёрнышку, а смотришь – вышла целая мерка!
И отец с довольным видом прибавил к деньгам жены свои жалкие сбережения. Они оба отдавали последнее, они ограбили себя, всю семью, чтобы поднять на ноги старшего сына. Это была громадная жертва…
Горькая складка искривила губы Галилея. Он мрачно посмотрел на реку. От неё поднималась и ползла густая пелена белого тумана.
– Жертвы! – прошептал Галилей, – всюду жертвы! Почему брат мой будет менее образован, чем я? Нет, баста. Ещё несколько дней – и я брошу всё и уйду во Флоренцию. Я готов быть лучше простым ремесленником, чем лжецом…
Он внезапно вспомнил о синьоре Остимусе Ричи, знаменитом математике, который был приятелем его отца. Синьор Ричи состоял преподавателем пажей у великого герцога Тосканского Фердинанда I Медичи и в это время года всегда жил с двором в Пизе. Иногда Галилей заходил к синьору Ричи и теперь почему-то вспомнил о нём. И ему захотелось потолковать с учёным о своих сомнениях.
Опустив голову, побрёл Галилей по направлению к дворцу. Он увидел силуэт громадной старинной башни, наклонённой вперёд так, что казалось, она сейчас упадёт. И тем не менее она не падала. В чём была причина этого явления? Какой секрет был вложен в неё архитектором при постройке?
Раздумывая о башне, Галилей незаметно подошёл к собору. Солнце было низко. Вечер приближался. Чистый серебристый звон колокола разбудил юношу от размышлений. Он поднял голову. Золотой крест на куполе горел огнём в лучах умирающего солнца… Колокол звонил торжественно, мерно, и умиротворяющие звуки этого звона проникали во взволнованную душу Галилея. Из раскрытых дверей церкви неслось тихое стройное пение и волны кадильного дыма, в облаках которого, как звёздочки, слабо трепетали огоньки восковых свечей. Шла вечерня. На Галилея повеяло сразу чем-то мирным, кротким… Он увидел священника в торжественном облачении и фигуры прихожан, склонённые в молитвенном восторге. Дрожащий голос священника расплывался в волнах кадильного дыма:
– Ave Maria…
Галилей стал у колонны с поникшей головой и погрузился в волны звуков и молитв. Но мысли его, помимо воли, были далеко, и душа не могла успокоиться.
– Те Deum… – дрожал на высоких нотах голос священника, и зажигались новые свечи, и новые клубы фимиама ползли кверху и расплывались у самого купола…
Вдруг глаза Галилея остановились на прекрасной бронзовой люстре. Эта люстра была произведением знаменитого итальянского скульптора, флорентинца Бенвенуто Челлини. Но не чудные её формы поразили юношу… Вверху, около сводов, было открыто окно. В него врывался свободный ветер и тихо и плавно раскачивал люстру. Она совершала большие и маленькие колебания в одинаковые промежутки времени, и это наблюдение заинтересовало Галилея. Он не сводил глаз с люстры, и губы его шептали:
– Да ведь это же открытие! Это открытие! Она возвращается на прежнее место через одинаковые промежутки времени! Надо проверить! Надо проверить!
Молящиеся с удивлением смотрели на юношу. С бессвязным бормотаньем отодвинул он скамейку и выскочил из церкви.
Галилей мчался к Ричи, но теперь уже для того, чтобы сообщить учёному о своём открытии.
У дворца его встретил старый важный привратник.
– Вам синьора Ричи? Нельзя… В этот час они занимаются с благородными синьорами, пажами его светлости… Да вам его очень нужно? Ну тогда пройдите наверх и подождите в зале. На уроки пажей его светлости входить никому не позволено.
Галилей уже летел через длинную анфиладу герцогских комнат. За запертыми дверями слышится красивый голос Ричи. Он читает лекцию пажам. Галилей остановился в ожидании и невольно услышал объяснения математика. Геометрическая задача, которую объяснял Ричи, была очень интересна. Но ведь это был тот самый предмет, которым занимался Винченцо Галилей с такою страстью в часы досуга! Отец говорил не то с грустью, не то с досадой:
– Эта штука для богатых, мой Галилео! Это слишком большая роскошь для нас с тобой!