Апостол
Шрифт:
Пристыдив горожан и охладив их пыл, блюститель порядка распустил собрание.
Глава 28. Послание к римлянам
Празднества закончились, и Павел решил собираться в путь. Он замыслил снова посетить Македонию и Южную Грецию, потом съездить в Иерусалим с несколькими асийскими и европейскими учениками; "Побывав там, я должен видеть и Рим" — говорил Павел.
Беспокоясь, не было ли его письмо к коринфянам слишком суровым, Павел еще до празднества в Эфесе послал в Коринф молодого Тита — узнать, как там обстоят дела и успокоить его "детей возлюбленных". Тимофей все еще оставался в Македонии. Тит должен был вернуться из Коринфа и присоединиться к Павлу в Троаде, где тот проповедовал перед отплытием в Европу. Павел прибыл в Троаду, вероятнее всего, морем и открыл там прекрасные возможности для благовествования. "Пришед в Троаду… я не имел покоя духу моему, потому что не нашел там брата моего Тита; но, простившись с ними, я пошел в Македонию", — пишет он.
В Филиппы Павел вернулся впервые после того, как его там бичевали. Местная церковь выдержала все гонения и нищету, радуясь и благодаря Бога; гостеприимство филиппинцев осталось прежним. Но и сюда приходили ложные апостолы и христиане-"фракционеры", и Павлу нельзя было успокаиваться: "Когда пришли мы в Македонию, плоть наша не имела никакого покою, но мы были стеснены отовсюду: отвне — нападения, внутри — страхи. Но Бог, утешающий смиренных, утешил нас прибытием Тита". Тит принес хорошие вести. Коринфяне правильно восприняли упрекающее послание Павла — с болью, но как должное, и перебороли себя. Им хотелось снова видеть Павла. "Повсюду мы утешились утешением вашим; а еще более обрадованы мы радостью Тита, что вы все успокоили дух его… И сердце его весьма расположено к вам, при воспоминании о послушании всех вас".
Но не все еще было ладно в Коринфе. Общине нужны были поддержка и поучение. Хуже того, пошатнулась их уверенность в Павле. Они жаловались, что он не приехал к ним прямо из Эфеса, намекая, что его обещаниям нельзя доверять. Трудно было Павлу отвечать на это. "Щадя вас, я доселе не приходил в Коринф" — пишет он.
На самом деле все обстояло еще серьезнее. Коринфскую общину смутили приезжие "проповедники", обладавшие, по всей видимости, безупречными рекомендациями и казавшиеся коринфянам выше рангом, чем Павел, потому что они брали за проповедь деньги, и немалые. Их пропаганда привела к тому, что коринфская церковь, основанная лично Павлом, стала требовать от него доказательств его апостольского призвания. Приезжие отрицали достоинства Павла, говорили, что он не истинный апостол, указывая на отсутствие у него писем и рекомендаций из Иерусалима. Он не брал денег, отказывался жить, как иудей, вел себя слишком мягко, презирал тело и не красно говорил; апостол должен править своей паствой, — говорили они.
Для Павла все это не было неожиданностью. Он не замедлил написать о них: "таковые лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых. И не удивительно, потому что сам сатана принимает вид Ангела света. А потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их". Павел был просто изумлен некоторыми суждениями о нем, но если в Галатии в сходных обстоятельствах он реагировал гневно, то теперь, через десять лет, после духовного кризиса в Эфесе, он удивляет нас своим смирением ("Не полезно хвалиться мне… Я дошел до неразумия, хвалясь…") Так или иначе, нужно было ответить на обвинения и восстановить свой статус. Они принуждали Павла хвалиться, доказывать, что ему присущи все качества истинного апостола. Павел боится, чтобы никто не заподозрил в нем готовности к самоутверждению: "вы принуждаете меня", пишет он. Все послание проникнуто желанием укрепить веру своих горячо любимых друзей.
Таким образом, Второе Послание к Коринфянам, продиктованное Тимофею в Македонии, представляет собою не столько защиту, сколько демонстрацию качеств истинного апостола, пример для подражания. В послании можно найти самые сокровенные черты характера Павла, мотивы, побуждающие его к действию, его взгляд на задачу и содержание проповеди истинного посланника Христова.
Павел и другие апостолы не провозглашали своего превосходства — превосходит всех Иисус Христос: "Любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего… Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое. Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирению. Потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, и дал нам слово примирения".
"Итак мы — посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает чрез нас, от имени Христова просим: примиритесь с Богом. Ибо незнавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом".
Павел решил не спешить в Коринф. С письмом отправился Тит и с ним еще двое христиан, одного из которых Павел назвал "братом, во всех церквах похваляемым за благовествование". По традиции считается, что это был Лука, ранние произведения которого уже были известны и ходили по рукам.
Павел хотел, чтобы коринфяне, успокоившись и укрепившись в вере, приняли его в общине, не знающей раздоров, обмана, греха и беспорядка. Он не желал быть вынужденным строго судить и управлять. Не хотел он и лично упрашивать их о пожертвованиях на Иерусалимскую церковь. Они все должны были делать добровольно, каждый по своему; есть лишь одно истинное мерило благодати: "Ибо вы знаете благодать Господа нашего Иисуса Христа, что Он, будучи богат, обнищал ради вас, чтобы вы обогатились Его нищетою".
В самом конце послания, после настоятельной просьбы: "Радуйтесь, усовершайтесь, утешайтесь, будьте единомыс-ленны, мирны", — Павел диктует напутствие, едва ли не самое известное из всех его великолепных формулировок: "Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святого Духа со всеми вами".
Павел провел на севере весь год. Поддержав уже возникшие церкви в Македонии, он продолжил проповедь на незатронутых им раньше землях — в соседней провинции Иллирии, горной стране на побережье Адриатики, занимавшей территорию современной Албании и Южной Югославии. Не осталось никаких подробностей этого путешествия, но о том, как оно происходило, можно судить по словам самого Павла: "Мы никому ни в чем не полагаем претыкания, чтобы не было порицаемо служение, но во всем являем себя, как служители Божий, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благодати, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах; нас почитают обманщиками, но мы верны, мы неизвестны, но нас узнают, нас почитают умершими, но вот, мы живы, нас наказывают, но мы не умираем, нас огорчают, а мы всегда радуемся, мы нищи, но многих обогащаем, мы ничего не имеем, но всем обладаем".
Павел почти уже собрался пересечь Адриатическое море и посетить христиан Рима, но огромные возможности для благовествования в Иллирии не оставили ему времени: он двинулся на юг, чтобы провести зиму 56–57 года в Коринфе. Павел прибыл туда в середине декабря и увидел, что коринфская община выздоровела — не было и следа былых столкновений. Его окружила атмосфера счастья и радости, и он мог посвятить теперь больше времени своему новому замыслу — сочинению Послания христианам в Риме, послания, выражающего самую сущность его мысли, в котором он ближе всего подошел к созданию философского труда, осторожно, внимательно составленной теологической композиции, которая, даже если бы Павел не написал больше ни одного слова, ставила его в один ряд с Сократом, Платоном и Аристотелем, в один ряд с лучшими умами античного мира — и всех времен.
У Павла уже было несколько друзей и дальних знакомых в Риме до того, как Акила и Прискилла вернулись туда из Эфеса. Легкость передвижения по хорошим дорогам империи привела к тому, что в Рим, центр мира, постоянно кто-нибудь шел или ехал; Павел мог передать свои наилучшие пожелания переехавшей в Рим приемной матери из Антиохии Сирийской и ее сыну Руфу, "избранному в Господе", двум своим сродникам-иудеям, отбывавшим вместе с ним заключение в Эфесе, "прежде него еще уверовавшим в Христа", Епанету, первому из обращенных в Ахайе, и многим другим.