Апраксин двор
Шрифт:
— Много будешь знать — скоро состаришься, — усмехнулся я. — Лучше скажи — мы куда едем? Я гляжу — не к Синоду.
— Так в Парголовскую мызу, ваше благородие. — Захар, в отличие от меня, отозвался с явной охотой. — Антон Сергеевич нынче там остановился, считайте, у самих графов Шуваловых в гостях.
— Это что ж получается — у вас там еще… учреждение?
Я не без труда подобрал слово: «база» тут явно не годилась, а от термина «площадка» веяло чем-то уже более поздним, из советской эпохи. Но, так или иначе, Орден явно располагал ресурсами посолиднее, чем пара этажей в здании на Почтамтской под боком у Святейшего Синода. Впрочем, неудивительно — должны же были капелланы разместить где-то
— Никак нет, ваше благородие. Там только усадьба, парк… дачи господские еще, — отозвался Захар. — Но их сиятельства дозволили — Андрей Павлович лично велел наших разместить. И оказывать всяческое содействие.
Когда Орден просит — ему редко отказывают. И, видимо, не только юные гимназисты, но и целые аристократы графского рода Шуваловых.
Ни светофоров, ни уж тем более пробок по пути, ясное дело, не имелось — так что мы долетели до выезда из города за каких-то минут десять. Но и их хватило, чтобы погода испортилась окончательно. Утро и без того выдалось не самым приятным, а теперь вокруг понемногу становилось… нет, не то, чтобы темно — но как-то серо и мокро. Небо так и не разродилось дождем, зато будто сползло вниз к земле под собственной тяжестью. В воздухе повисло водяное крошево, на стеклах машины снаружи выступили капли, а еще через половину километра мы заехали в такой туман, что Захару пришлось замедлить ход машины и разве что не лечь грудью на руль, выглядывая впереди поворот.
— Вот они, голубчики наши, — проговорил он. — Почти приехали, ваше благородие.
Фигуры в военной форме явно охраняли дорогу — но все равно вынырнули из серой пелены неожиданно, словно вдруг появились прямо перед капотом. Один из них отсалютовал нам, чуть приподняв винтовку со штыком, и отошел в сторону, освобождая проезд. Захар махнул рукой, снова придавил газ — и мы неторопливо покатились вперед.
Вскоре асфальт под колесами сменился грунтовкой, а деревья с каждым метром подступали к дороге все ближе и ближе, и теперь нависали над нами свежей темно-зеленой листвой. Шуваловский парк, который я помнил из двадцать первого столетия родного мира, тоже порой казался диковатым местом, но этот и вовсе выглядел… чуть ли не зловеще. Даже самая обычная ограда, появившаяся из тумана справа от нас, будто сбежала из кадра какого-нибудь древнего черно-белого ужастика.
А готический шпиль с крестом, проплывшие над дорогой где-то слева, лишь усиливали впечатление. Но, вопреки ожиданиям, Захар не свернул к церкви, а проехал чуть дальше и где-то через две сотни метров остановился у забора перед двухэтажным деревянным зданием.
Его я почему-то вспомнил сразу: в моем мире оно стояло на этом же месте и сто с лишним лет спустя. Разве что выглядело иначе — древним, усталым, с заколоченными на первом этаже окнами. С облупившейся и потускневшей от времени краской и ржавой металлической крышей — да еще и просело посередине так, будто всерьез собиралось рухнуть.
Зато здесь его построили совсем недавно. Может, не вчера, но вряд ли больше нескольких лет назад. Стены стояли ровно, все, что могло блестеть — блестело. И даже желтая краска на досках смотрелась свежо, а среди окружающей дом мокрой серой дымки тумана, пожалуй, даже задорно и как-то жизнерадостно.
Если бы не солдаты у калитки, я бы подумал, что это дача какого-нибудь художника, архитектора или поэта — но сейчас здесь безраздельно властвовал Орден Святого Георгия.
— Сюда, ваше благородие.
Захар заглушил мотор и выскочил наружу, явно намереваясь открыть мне дверцу — но я, конечно же, справился быстрее. Через несколько мгновений мы уже обогнули дом и,
— Это ты, гимназист?.. Ну, как говорится — добро пожаловать и милости прошу. — Дельвиг, не поднимаясь из кресла, указал рукой на стол. — Погляди, что тут у нас нашлось.
Глава 5
Нитсшест я узнал сразу — и даже на мгновение успел подумать, что на столе перед Дельвигом лежал тот же самый, что его преподобие спалил на моих глазах. Но таких чудес не бывает в этом мире, и чужое темное колдовство не восстало из пепла. Да и череп оказался другой — вытянутый и заостренный. Похоже, птичий. Впрочем, уродливая игрушка меня интересовала мало: ее наверняка сделал тот же самый неизвестный мне заклинатель.
И с теми же самыми целями.
А вот к людям в зале определенно стоило присмотреться: парочка оказалась колоритная. Я ожидал увидеть еще нескольких георгиевских капелланов, солдат или офицеров с пурпурными погонами. Или кого-нибудь из полицейских чинов. Но оба гостя Дельвига были одеты в штатское — да и не слишком-то напоминали служивых.
Первый — чуть смуглый черноволосый мужчина с залысинами. Я уже понемногу привыкал к полумраку, и все же пока не мог даже предположить, сколько ему лет — то ли тридцать с небольшим, то ли хорошо за пятьдесят… В неброской внешности явно проглядывало что-то южное, кавказское, хоть и разбавленное изрядным количеством местных кровей: незнакомец унаследовал от кого-то из предков внушительных размеров нос с горбинкой и густые брови, почти сросшиеся над переносицей.
Близко посаженные глаза оказались не карими, как я ожидал, а скорее серыми, стальными — да и взгляд был под под стать: внимательный и цепкий. Не сердитый, но какой-то настороженный и колючий, будто его обладатель ничуть не обрадовался моему появлению — и даже наоборот. А может, всегда смотрел так… Незнакомец всем своим обликом изрядно напоминал какую-то хищную птицу, а строгий костюм лишь усиливал впечатление, в отсветах пламени камина превращаясь в темное оперение.
— Князь Виктор Давидович Геловани, статский советник, — представил его Дельвиг. — А это…
— Вольский, Петр Николаевич.
Второй гость не стал дожидаться и сам вскочил с дивана, схватил мою ладонь обеими руками и принялся трясти так, будто всерьез собирался оторвать. Это казалось настолько странным и неуместным, что я даже успел засомневаться, не пытается ли уважаемый Петр Николаевич так странно пошутить — но нет, он, похоже, был немыслимо серьезен.
Впрочем, улыбку вызывал даже сам его вид: угловатый, худощавый и неуклюжий, в светлом плаще не по размеру и мокрой твидовой шляпе с обвисшими краями, которую Вольский так и не снял, хоть и находился в помещении. На вид ему было не так уж много лет — где-то шестьдесят с хвостиком, но мне почему-то сразу захотелось назвать его старичком.
Не стариком, а именно старичком — то ли из-за седой всклокоченной бородки, то ли из-за слегка запотевшего пенсне на носу, за которым подслеповатые болотного цвета глава казались втрое больше. А может, из-за землистого оттенка кожи на лбу и щеках — Вольский выглядел так, будто то ли изрядно устал, то ли уже давно страдал от какой-то хронической болезни.
Но если неведомая хвороба и вытянула из бедняги силы с остатками молодости, то жизнерадостности уж точно не лишила: двигался старичок весьма и весьма бодро, хоть и с грацией деревянной куклы — да и улыбался так, словно прямо сейчас наблюдал перед собой что-то до неприличия забавное.