Апрельское, или Секрет забытого письма
Шрифт:
— На чердаке.
— Я о нём не подумал.
— Значит, ты только делал вид, что ухаживаешь за мной?
— Первые пару встреч да. А потом...
— А потом ты понял, что я не как все, что одна такая во всем мире и бла-бла-бла, — я сама чётко расслышала в своём голосе неприкрытый сарказм.
И осеклась под его сдержанно-колючим взглядом.
— Какая-то неуместная ирония, — Макс недоумённо поднял брови. — Ты в чём-то пытаешься меня обвинить? В своих поступках и словах тогда я был абсолютно искренен. Ну, за исключением того случая... Точнее... Как бы объяснить ...
Он растерялся и, кажется, сам запутался.
— Максим, ты не обязан оправдываться. А я не имею права предъявлять претензии. Случилось
— Эти письма были для моей семьи очень важны. А знал я о них, потому что одно всё-таки было отправлено. И я задался целью найти остальные. Их не только я искал.
Максим ненадолго замолчал, а потом, видя мою заинтересованность, снова заговорил:
— Уф… — он надул щёки и шумно выдохнул, запустил всю пятерню в волосы, в общем, явно собирался с мыслями и подбирал нужные слова. — Короче, так. Слушай. Моя бабушка Галя была нянечкой в детском доме. Когда началась война, их детский дом эвакуировали в Челябинск. Медсестёр там не хватало. Почти всех забрали на фронт. Поэтому нянечки ходили в госпиталь помогать. И там бабушка познакомилась с дедом. Он был кубанский казак родом из Краснодара. Когда выполняя поручение, куда-то мчался на мотоцикле, вёз важный пакет, прогремел взрыв и его задело. С тех пор у него половина лица была изуродована. Бабка с дедом приехали сюда в сорок втором, когда она была уже беременная. Его комиссовали из-за ранения. Летом сорок третьего бабушка родила сына. Точнее, так думала. Как потом оказалось, это была дочь, которая умерла.
— Теперь понятно, почему смуглого цыганского мальчика так легко приняли за своего, и его внешность никого не насторожила, — заметила я.
— Да, дед был черноволосый и кареглазый. Позже бабушка ещё беременела. После войны. Родила ещё одного сына. А третий раз решила сделать аборт. Ей уже после аборта врач сказал, что у неё должна была родиться двойня. С тех пор детей у неё больше не было. То письмо ей пришло, когда отец уже достаточно взрослый был. Бабушка никому не сказала, хранила эту тайну в себе. Потом не стало деда. А их младший сын письмо случайно нашёл. Он выпить любил, возможно, искал бутылку и наткнулся. Там было сказано, что есть ещё письма. Поэтому он и их хотел найти. И как-то по пьяни с отцом моим ругался. Я мелкий был, прятался под столом и слушал их ссору. Так и прознал про письма и правду о происхождении отца.
— Интересно, что бы сказал твой дед, узнав, что его потомки из-за этого враждовали, — вымолвила я.
— Дед после войны, несмотря на травму лица, получил высшее образование, стал профессором. Он младшего сына считал непутёвым и недолюбливал. Завещал почти всё имущество и весь капитал моему отцу. А его брат как узнал, что отец их семье неродной, так и взбесился. Постоянно упрекал, что отец благодаря чужим деньгам поднялся, что он приёмыш, ублюдок, рождённый цыганской шлюхой. В общем, грязи столько лилось! Жизнь — очень непредсказуемая штука …
— Да уж. С одной стороны, женщина хороший поступок совершила, спасла ребёнка. А с другой — посеяла вражду в семье.
— Немного странно было свыкнуться с мыслью, что я наполовину цыган и что бабушка и дед мне неродные на самом деле. Бабушка моя из поляков, высланных Николаем после второго восстания в Бугульму. После революции возвращались назад, и почти вся семья умерла в поезде от тифа. Бабушке тогда всего год был. Она попала в детский дом в Харькове. За несколько лет до начала войны её нашла мать-полька. Через Красный крест искала. Она единственная выжила из семьи. Так что я в детстве считал себя поляком, славянином, ага. С такой-то внешностью.
— А что ты хотел сделать с письмами? Разве их можно как-то использовать
— Те, кто захочет, смогут использовать, поверь. Сначала уничтожить их хотел. Они ведь являются прямым доказательством того, что мы на самом деле самозванцы и не имеем права на наследство деда. Тогда младший брат отца и его потомки могли бы оспорить завещание.
— Но Макс, по документам твой отец — сын твоих бабушки и деда. Это невозможно опровергнуть! А если бы они усыновили его по всем правилам? Тогда он считался бы им родным ребёнком. В таком случае, какая разница? Тем более в годы войны с документами была полная неразбериха.
Максим пожал плечами. А потом спросил:
— Значит, письма у тебя так и хранятся? Ты можешь мне их отдать? Книга написана. Они ведь теперь тебе не нужны?
Я кивнула. Отдавать мне их совершенно не хотелось. Но и отказать нельзя. Он имеет на них все права, в отличие от меня.
Глава 20
Как только у меня появилась возможность, я снова залезла в ноутбук Макса. Сам он поехал на СТО. Пересмотрев в очередной раз фотографии, обнаружила папку «Видео». В ней было не так много всего. В основном короткие, снятые на телефон сюжеты. На некоторых была Алина. Например, на видео с празднования дня рождения Алёши. Мальчика посадили на шубу и разложили перед ним разные предметы. Он выбрал чеснок, денежную купюру и конфету. Потом крёстный срезал с его головы несколько прядей волос. Чтобы не плакал, его держала на коленях мама. Вопреки моим ожиданиям, Алина не казалась высокомерной и заносчивой. Довольно приятная, с мягким голосом и женственными манерами, насколько можно судить из этих коротких отрывков. Создавалось впечатление, что Максим часто над ней подшучивал. На видео с отдыха на природе она увлечённо рассказывает о том, что хочет приготовить.
— Сейчас приедем домой, и я рагу потушу. А, нет, я же хотела картошку пожарить! Ой, Катька, — она повернулась к какой-то девушке,— ты видела новые платьица в «Милане»?
Далее насмешливый голос Максима за кадром:
— Алька, что у тебя в голове? Мне кажется, там броуновское движение. Мысли хаотично носятся туда-сюда, толкаются, мутузят друг друга, и вдруг одна: пиу — проскакивает в дырочку. После этого загорается табло…
Все вокруг начинают смеяться, в том числе Алина. Меня это тоже позабавило. А потом я наткнулась на очень интимный ролик. Понятно было, что камеру телефона включили в процессе занятия любовью. Снятая по подбородок обнажённая девушка сидела верхом на бедрах мужчины. Точнее, если правильно сказать, не сидела, а быстро двигалась. И при этом стонала, выгибалась, откидываясь назад. Тело у неё было идеальное, покрытое ровным загаром, лишённое каких-либо изъянов. Очень красивая, настолько правильной формы грудь, что закладывались сомнения в её натуральности, плоский живот, полностью эпилированный лобок. Она явно очень тщательно за собой следила. В общем, жена Максима была объективно лучше меня.
Снимали её примерно с полминуты, а потом она заметила, замерла и воскликнула:
— Макс, ты что, снимаешь?! Ма-а-а-акс! Прекрати! Ты же это удалишь?!
— Конечно, удалю, любимая, продолжай, — раздался голос Максима.
— Не продолжу, пока не уберёшь телефон, — Алина капризно надула губки.
После этих слов запись оборвалась.
Лучше не спрашивать себя, зачем я это сделала. Мной руководили порыв, глупость, но точно не здравый смысл. Я стала искать по всем папкам. И нашла ещё. Эротическая фотосессия в красивом нижнем белье. И пара видео их соития. Там Алина то ли уже ничего не замечала, то ли была согласна на съёмку. Зачем он это снимал и уж тем более хранил? Секс у них был какой-то другой. Как в эротических фильмах — всё правильно, выверено, трезво. А со мной Максим иногда совсем терял голову и с трудом себя контролировал.