Апрельское, или Секрет забытого письма
Шрифт:
Заметив мой взгляд, Мария улыбнулась:
— Мы любим, чтоб вот так было, чтоб золото вокруг.
Угощали нас лепёшками с мясом и куриным супом со свёклой. А потом несколько девушек в красивых платьях в пол принесли чай. Они расставляли на столе высокие прозрачные кружки, и я обратила внимание, что в чае у всех плавают какие-нибудь фрукты. У меня была клубника, а у Максима яблоко.
— Мы всегда добавляем в чай разные фрукты или ягоды: клубнику, малину, вишню, яблоко, — рассказывала Мария.
Удивительным для меня
— Вам бы посмотреть, как мы свадьбы гуляем, — мечтательно закатила свои чёрные глаза Мария. — Гостей у нас тогда много, артисты вживую поют. Гуляем по два-три дня. Вы к нам ещё приезжайте, осенью.
К слову, я не услышала ни одного необычного имени. Все имена здесь были славянские: Мария, Вера, Ольга, Даниил. Спросила у хозяйки, почему не называют детей цыганскими именами.
— Да, сейчас меньше называем, это правда. Стараемся называть по святцам. Мы же православные христиане, в церковь ходим, чтим Рождество и Пасху. Любим имена, связанные с богом — Богдан, Вера. Поэтому нашу Верку все любят и берегут. Яков её за кого попало не отдаст. И за её зелёные глаза считается, что девчонка одарена магической силой. Люди с зелёными глазами видят мир духов и имеют с ним связь. Среди зеленоглазых много сильных ведьм и колдунов.
Вот как. И в бога верят, и в магию.
Только одно имя было для нашего слуха непривычным — Мито. Но оказалось, что это сокращённо от Дмитрий.
Пока мужчины позвали к себе Максима и говорили о каких-то делах, Мария подсела ко мне, заглянула в глаза и тепло сказала:
— Красивая ты. И счастливая. Волосы рыжие, по нашим поверьям, притягивают счастье. А вот голубые глаза мы не любим. Считается, что это дурной взгляд, так что ты не обижайся, что наши многие избегают твоего взгляда, Вера, например.
Я смутилась. Никогда не слышала такого поверья. У нас, наоборот, чёрных глаз боятся, говорят, что сглазят.
Мария взяла меня за руку, тепло сжала пальцы своей крупной смуглой ладонью. Она говорила, что к рыжим людям у цыган особое почтительное отношение. Взять за руку такого человека или погладить его волосы, значит получить благословение Солнца.
— А что ваш отец рассказывал про Апрельское? Вспоминал ли ту жизнь, свою жену Майю? — спросила осторожно, когда почти все разошлись.
Не хотелось задеть хозяйку, принявшую нас с таким гостеприимством. Она ведь дочь от второго брака. Вдруг ей не понравится подобное
— Отец не любил о войне говорить. Почти не рассказывал о том, как воевал, награды не доставал. И о первой жене всего пару раз обмолвился, что была она и что фашисты расстреляли с его родителями и со всем табором. Думал, и ребёнок погиб. Самому отцу тогда всего двадцать лет минуло. Женщину, что ему помогла после возвращения с фронта, с благодарностью вспоминал. Брат потому и стал искать тех людей и их родственников в интернете. У них там целое сообщество какое-то есть, для цыган. Я в этом ничего не смыслю.
— Наверное, там его Максим и нашёл, — заметила я.
— Да, Яков показывал мне фото Ильи и Максима. Очень они на нас похожи, видно, что нашего рода.
Я нашла в телефоне фотографию Лёшки. Мария растроганно нахваливала мальчика, который тоже пошёл в их семью. Всё говорила, что зря не привезли ребёнка и что они, цыгане, детей очень любят, иногда даже чужих на воспитание берут. Например, она взяла Веру, когда её родители умерли.
— Я сама пять лет как вдова. Теперь я и брат мой Яков за неё отвечаем.
Вот, значит, как. Вера — сирота и принята в этой семье из милости. Гибель её родителей окутывал ореол тайны. Я так и не узнала, что с ними случилось. Понятия не имею, к ним ли относилось краем уха услышанное «погибли в огне». А по девушке и не скажешь, что она неродная здесь. Очень уверенно держится, гордая, и одета красиво, со вкусом, хоть и просто. Золота на ней не видно, кроме тонкой цепочки с крестиком на шее. А другие и серьги, и кольца носят, и браслеты.
Услышав, что местные цыгане держат лошадей и зарабатывают тем, что катают туристов, я тут же захотела посмотреть на них. А Максим решил покататься.
— Ты когда-нибудь ездил верхом? — спросила я.
— Не-а, — беспечно бросил он, поглаживая чёрного жеребца.
— Макс! Ты же только после перелома! Вдруг упадёшь? Это же очень опасно! — я запаниковала и не знала, какие ещё привести аргументы, чтобы его отговорить от этой затеи.
Не скажу, что я следила за Максом, словно какая-нибудь ревнивица, но то, что Вера так и крутится вокруг него, трудно было не заметить. Со мной говорить избегала, да и вообще сторонилась меня. А рядом с Максимом была более разговорчивой.
Уже наступил вечер, когда в поисках Богорада, ещё пару часов назад подавшегося на конюшни, я шла к стойлам. Вокруг стало непривычно тихо. Цыгане разошлись по своим делам, дети, наверное, вернулись к играм. Каково же было моё удивление, когда, обходя кладовую, наполненную сеном, я услышала голос Максима.
— Я не настоящий цыган и не подхожу тебе.
Они стояли в глубине длинного помещения, пахнущего лошадьми, у стойла чёрного жеребца по кличке Ворон. Он и Вера… Меня пока не заметили, поэтому я остановилась.