Апрельское озеро
Шрифт:
– Мне стоило догадаться о том, что ваша так называемая нежность, проявленная ночью, была мнимой, фальшивой…
– Дорогая моя, – Александр склонил голову на бок и сел на край постели рядом с женой, – я весь и полностью есть фальшь. Я был таким и буду. Но я тронут тем, что ты заметила мою мягкость ночью. Такое бывает крайне редко и не со всеми.
– Больно мне нужна ваша мягкость или нежность, – Элисон поморщилась, ощущая ноющую боль в ягодицах, и прислонилась к спинке кровати. – Мы сделали то, что нужно было вашему отцу.
– Вот как, – он пристально посмотрел на неё, нахмурившись ещё больше. – Значит, ничего не изменилось? Эта близость тебе ничего не показала?
– Отчего же? Показала. Она показала мне, насколько предательским может быть человеческое тело, и физические ощущения никак не вяжутся с тем, как действует душа, ибо я уверена, что всё было бы иначе, люби я вас, а вы меня.
– А кто тебе сказал, что я не любил тебя эти несколько часов?
– Я-то знаю, что не любили. Не врите ни мне, ни себе. А если это и так… Зато я вас не люблю.
– Так тебе не понравилось?
– Нет.
– Тогда с твоего позволения, – он поднялся, яростно сверкнув зелёными глазами и достав из кармана свёрнутый вчетверо клочок бумаги, раскрыл его и взглянул на жену, – я хочу это огласить здесь и сейчас.
Демонстративно откашлявшись, Александр размеренно, сдержанно стал читать:
– <i> «Дорогая моя Элисон»</i> . О, какое интригующее начало! <i> «Я никак не мог выкинуть из головы тот наш с вами поцелуй в доме Стокеров. Ваша красота, чистота и нежность заставляют меня думать о грехе, и я этому не противлюсь»</i> . Надо же, чистая поэзия! Пока меня не начало тошнить, я продолжу…
– Перестаньте! – она протянула руку, желая вырвать письмо, но Алекс отступил на шаг назад.
– <i> «Но моя преданность Александру удерживает меня от этого греха. И если бы не мой друг и тайна, которую я поклялся хранить, я бы вырвал вас из того забытого богом места, насколько бы оно не было прекрасно и умиротворённо, и увёз бы с собой, сделав незамедлительно свой женой. Потому что я чувствую, что вы та, единственная…»</i>
– Где вы это взяли?!
– <i> «… Алекс давно забыл, что такое любовь и настоящие чувства. Он – камень, который никому не удастся расколоть. И мне тяжело осознавать тот факт, что я был одной из причин, по которым ты оказалась втянута в эту гадкую интригу его отца…»</i> Вот оно что. Я и не думал, что этот ублюдок говорил серьёзно, когда мы были в Индии…
– Хватит, пожалуйста!
Алекс замолчал, исподлобья глядя на Элисон, и она задрожала ещё сильнее, не понимая, что он будет делать дальше. Он же тяжело выдохнул, будто с трудом приняв какое-то решение, затем вдруг скомкал в руке треклятое письмо, подошёл к постели и, навалившись на Элисон сверху, прижал её собой к матрасу.
– Я не позволю себя обманывать, дорогуша! – гневно прошипел он, крепко сжав пальцами её подбородок. – Ни тебе, ни этому лживому гаду не позволю! И если я ещё раз узнаю, что ты виделась с ним, писала ему или хоть раз упомянула его имя, я сделаю так, что ты ни стоять, ни сидеть не сможешь целую неделю. И поверь, пока я буду получать от этого удовольствие, ты будешь захлёбываться собственными слезами!
Он отпустил её, затем, опираясь на руки, поднялся, прерывисто и тяжело дыша, развернулся и вышел из комнаты. Элисон несколько минут оставалась лежать, обнажённая, прикрытая лишь простынёю; она смотрела в потолок и мысленно проклинала этого мужчину, а заодно его непутёвого друга, который не придумал ничего лучше, как прислать письмо сюда, в Солсбери.
Позже Элисон услышала часть разговора между её супругом и Ривзом старшим. Последний утверждал, почти крича, о том, что не успокоится, пока его знакомый врач лично не осмотрит Элисон. Зато Александр совершенно спокойно уверял, что «всё сделано» и «девчонка обязательно родит ребёнка». В конце концов, старик уступил, и Элисон поняла, что встречаться с незнакомым доктором и унижаться ей больше не придётся, по крайней мере, в этот же день. Но она была слишком зла на мужа, чтобы рассмотреть в его поступке нечто положительное.
Вечером девушка заглянула к Джоэлю, предложив ему прочесть начало «Кориолан», трагедии Шекспира, чем они и занимались до темноты. И Элисон чувствовала себя в безопасности в эти часы, находясь со слепым парнишкой, а не с его братцем. К полуночи её и без того подавленной состояние стало ещё более выраженным: Элисон вдруг прекращала читать, тяжело вздыхала, уставившись в одну точку, и Джоэль, даже не видя её, заподозрил, что нечто всё-таки изменилось.
– Что-то не так?
– Ты о чём?
– Брось, я чувствую в тебе перемену. Ты даже пахнешь по-иному, – мальчишка лукаво улыбнулся.
– И как это я пахну, скажи на милость?
– Как-то… совсем не так, как раньше. Поверь, я могу это распознать. Ты пахнешь почти как Алекс.
– Что за чушь?! – Элисон отвернулась, бросив книжку перед собой, на подоконник. – Надеюсь, ты так неудачно пошутил.
– Вовсе нет, – в его голосе тут же появилась серьёзность. – Наверное, ты провела с ним какое-то время…
– Замолчи, пожалуйста!
– Да что здесь такого?
– Нет, правда, помолчи!
Элисон взобралась на подоконник, прижимая ладони к холодному оконному стеклу, и стала всматриваться в красноватый горизонт позади низкого леса рядом с озером.
– Что-то происходит в деревне, – вполголоса сказала Элисон, зачаровано глядевшая в окно. – Как думаешь, почему так ярко горят огни сегодня?
– Известное дело, – ответил Джоэль, как ни в чём не бывало. – Свадьба там.
– Откуда знаешь? И только не говори мне, что ты просто учуял запах.
– Нет, я не настолько хорош. Но сегодня полная луна. К тому же начало месяца. В это время всегда свадьбы проходят, – парень отчего-то грустно вздохнул. – Ты же знаешь их. Суеверные деревенщины. И любят веселиться так, чтобы об этом знали все.
Элисон, поначалу удивлённая такой холодности его тона, когда он говорил о жителях деревни, вдруг вспомнила о том, что его собственная мать была обычной простушкой из деревни. Поэтому мальчик мог относиться к ним с неприязнью. И, как бы там ни было, она расслышала нотки зависти в его голосе. Тогда-то в её головку и пришла, как ей показалось, сумасшедшая, просто безумная идея.