Араб у трона короля
Шрифт:
Беклемишев с интересом ожидал продолжения, а я чуть замешкался.
— Говорить тебе теперь ничего не буду. Дабы не выпытали из тебя худые люди слова мои. Посол мой, тоже грек, кстати, того, что в посольской грамоте писано будет, тоже не знает. На словах станет говорить всё тоже, что и всегда. То есть — ничего конкретного. Охрану посольскую пошлю с вами добрую, в тысячу сабель. Но пусть царь Юрий не опасается беды. Не хочу, чтобы ногаи, или кто иной напали.
Я помолчал, ожидая реакции Беклемишева, но её не последовало. Я уважительно усмехнулся. Терпелив
— На вопрос: «как?» отвечу коротко. У меня очень большая армия и отличная артиллерия. Личная армия… Я просто силой захватил власть.
— Просто захватил власть, — проговорил задумчиво Беклемишев, чуть покачивая головой.
— И всё, что я сказывал ранее… И особенно под пытками… Всё правда…
— И про несметное злато-серебро? — Усмехнулся посол.
На этот его вопрос я ничего не ответил, а помолчав немного, сказал.
— На сём заканчивать будем аудиенцию, Иван Никитич. Бывай. Дай бог свидимся ещё.
Беклемишев поднялся. Я хлопнул в ладоши. Крылья входа взметнулись вверх и появились приставы.
— Послов сопроводить до их корабля. Корабль взять под строгий надзор. На берег никого не выпускать до отбытия. Обеспечение всей команды кормом положить за мой кошт.
— У нас на борту почти сто человек… — Промолвил испуганно посол, но поперхнулся, увидев замах руки пристава.
— Наказан будешь, посол, — вскрикнул визирь, грозя палкой.
Я поднял руку успокаивая стражу.
— Я знаю, сколько у тебя людей, посол, и сколько у тебя осталось средств на прокорм. Потерпите.
Беклемишев Иван Никитич был сыном Никиты Васильевича, дьяка царя Ивана Васильевича Третьего. Глядя на разрезаемые форштевнем воды «Тёмно-синего моря», или по-турецки — «Бахр эль-Ассак», Иван Никитич продолжал размышлять над произошедшим.
Его отец, посланный Иваном Третьим к Менгли Первому Гераю, добился союзного договора, который просуществовал более двадцати лет и распался по вине русского царя, выдавшего свою дочь за литовского князя без уведомления о том крымского хана.
После этого крымцы самостоятельно разбили Большую Орду и возобновили походы на Литву, а с тысяча пятьсот седьмого года и на Русь.
Как ни пытался Василий Иванович Третий примириться с крымским ханом и турецким султаном, ничего не получалось. Над послами в Стамбуле издевались, потешались, сажали в крепость, а то и продавали в рабство.
Ни посулы, ни угрозы не действовали.
И вот случилось чудо, о котором и мечтать-то не имело смысла, потому, что представить подобное было невозможно. Беклемишев понимал, что везёт в Москву с одной стороны, вроде как благую весть, а с другой стороны… Этот, новоиспечённый «Араби» тешит себя надеждами о захвате земель, до сих пор, после распада Золотой Орды, не обретших хозяина. Победив Большую Орду, султан стал хозяином территории Волго-Донского междуречья, Астрахани и Кавказа. А теперь, говорят, что шахиншах претендует и на Днепро-Донское междуречье. Зачем ему поход к Казани? Просто для встречи с Великим Князем Юрием? Сейчас в Казани сидят
Так думал Беклемишев, борясь с морской болезнью.
Посольство шахиншаха растянулось на многие морские вёрсты. Иван Никитич поднял взор от воды, посмотрел на впереди идущее судно. Его «товарищ посла» дьяк Фёдор Афанасьевич Татищев стоял рядом и тоже молчал. За трое суток ожидания под арестом и двое суток морского пути, они уже обговорили все новости и неожиданно свалившееся на них благо шахиншаха. Им позволили перегрузить большую часть выкупленного ими из рабства люда на два небольших корабля голландской постройки, подаренных Араби.
— Да-а-а… — протянул Татищев. — Может, повечеряем, Иван Никитич?
— Нутром маюсь, Фёдор Афанасьевич. Отвык от моря, а на этом голландском чолне, как на качелях. Вверх, вниз, вверх, вниз… Да ещё елозит из стороны в сторону, как на плоту по перекатам.
— Дно-то у них плоское… Капитан сказывал.
— Это понятно, — поморщился Беклемишев от очередного холода в желудке, вызванного резким падением корабля с пятиметровой волны. — Я солёные сухари…
— А я, с вашего позволения, пойду, откушаю голландской каши.
Беклемишев снова поморщился, мысленно отправляя Татищева к чёрту. От образа рисовой каши с жирным мясом его снова чуть не вывернуло. Он терпеть не мог путешествовать по морю. Хотя… И по рекам тоже не особо приятно: То мели, то перекаты, то волоки и пешие переходы… то мошкара… Эх, то ли дело зимой да на санях… Лежишь себе, в медвежьи шкуры и соболя закутанный, и дремлешь, как медведь. Но снега Иван Никитич не видел уже три года.
— Я вот всё голову ломаю… Как мы таким поездом посуху пойдём? Это ж скокма провианту потребуется?
Посол почесал подбородок под густой чёрной с обильной проседью бородой.
— Да, как пойдём? — Охотно откликнулся Татищев. — Как армии ходют?
— Армии провиант отбирают у селян…
— Да у кого-отбирать-то? — Рассмеялся дьяк. — На волоках людишки рыбным промыслом живут. А городов до Воронежа то и нет… Да и то — не город. Пять землянок три окопа… Помнишь же?
— Да помню… — Иван махнул рукой. — О том и говорю. С собой харч везти нодоть. До Вороны-то и в её верхи на парусах дойдём, а там в самую распутицу попадём. Ох и намаемся… Да и где столько стругов да ушкуев взять, кои по нашим мелям пройдут? Мниться мне, что не пройдёт вся армия шахиншаха по Дону разом. Малым числом придётся плыти.
— Да, как, малым-то? Нас токма более сотни людишек… Ништо, что оружия нет. Может у Азовцев добудем? А может у воев шаха, что в Азове останутся? Отобьёмся. А за харч… Кроля там видимо невидимо… Раков…
— Тьфу, прости господи!
— Простит господь, простит… Лишь бы до кремля Рязанского добраться. А там, почитай, уж и дома.
— И то… За разговором вроде отпускает, — вздохнул посол, снова переводя разговор на свои ощущения.
— Стихает море-то… Может повечеряем?
— Не… Я лучше вина выпью кислого и сухарями заем. Скажи, чтобы вынесли.