Арарат

Сирас Амаяк Саакович

«Что ж, продолжать путь? Еще несколько дней — и Ереван… Ну, а дальше? Опять одиночество? А меня может хорошо понять лишь человек, который сам прошел через страдания… Да и я смогу лучше понять женщину, которая выдержала испытание горем… Мне нужен человек, который разделял бы со мной все свои мысли и переживания… Но к чему все эти размышления? Не для того ли, чтобы лишний раз доказать самому себе, что эта женщина именно Оксана? Хотя бы и так! Ну, а если у Оксаны нет этого чувства, если она по-иному намерена устроить свою жизнь? Нет, нет, этого не может быть, я почти уверен…»

Близился рассвет.

Поезд тронулся. Все с большей и большей силой разгоралось в душе Асканаза чувство, впервые ставшее ему ясным в эту ночь. Паровоз постепенно замедлял ход, приближаясь к станции. Асканаз приказал Вахраму распорядиться выкатить автомашину.. Как только Асканаз уселся, шофер дал газ и, как обычно, покатил вдоль полотна вперед, к следующей станции. Несколько времени Асканаз ехал молча, подводя итоги мыслям прошедшей ночи. Но вот он перегнулся и тронул шофера за плечо:

— Поверни обратно!

Вахрам сделал беспокойное движение и пробормотал:

— Сзади еще два эшелона…

— Плохо считал, — улыбнулся Асканаз. — Четыре!

Вахрам подумал и виновато подтвердил:

— Точно, четыре, это позавчера было два, Мы здорово продвинулись, а пушкари с саперами еще там!..

Новый эшелон еще не прибыл на железнодорожную станцию. Солнце было уже высоко, когда Асканаз приказал шоферу свернуть в Краснополье.

Он постучался в дверь.

На стук откликнулась Оксана и, узнав голос Асканаза, с тревогой распахнула дверь.

— Что случилось?

Асканаз вошел в комнату. Аллочка кинулась ему на шею, радостно лепеча:

— А тты гговорил, ччто пприедешь ззимой!

— Значит, не нравится тебе, что приехал так скоро? — засмеялся Асканаз.

Только сейчас узнала Оксана, что ответил накануне вечером Асканаз на вопрос Аллочки. Через минуту Оксана пришла в себя, и ей уже не казалось странным, что Асканаз вернулся: словно иначе и не могло быть.

Аллочка начала одеваться, а Оксана с Асканазом прошли в другую комнату. Асканаз чувствовал, что взгляд Оксаны проникает в самую глубь его души. За одну ночь они словно пережили заново все прошлое.

Заметив, что они стоят перед зеркалом, Асканаз осторожно взял Оксану за руку и отвел к столу: отражение в зеркале создавало впечатление, что кто-то со стороны наблюдает за ними, а Асканаз не хотел никаких свидетелей своего счастья. Не выпуская руки Оксаны, он наклонился и тихо шепнул ей:

— Ты позволишь мне заменить отца Аллочке?..

Оксане казалось, что сердце ее предчувствовало этот вопрос. Опустив голову на грудь Асканазу, Оксана плакала от счастья. Она и сама не могла бы сказать, о чем говорили они в первые минуты, — так отрывисты и бессвязны были те фразы, которыми они обменивались.

Час спустя, когда они уже усаживались в машину, Аллочка радостно воскликнула:

— Вв… Е-е-рре-вван?..

Глава седьмая

В ПУТИ

В это утро Гарсеван не отходил от окна вагона. Незадолго до этого остался позади Дербент. Сейчас слева расстилалась гладь Каспийского моря. Пылающий шар солнца отражался в волнах. Иногда казалось, что раскаленный диск качается на поверхности моря и волны постепенно смывают с него краску.

К

Гарсевану подошел Абдул.

— Четыре года — легко сказать! А для Каспийского моря все равно что было, что не было… А ведь сколько крови пролилось, у скольких сердце сожжено!..

— Потому и говорится в народе: «Кровь — не вода!» — отозвался Гарсеван. — У человека в жилах кровь течет и через сердце проходит. Поэтому-то кровь и волнуется. А у моря и в голове и в сердце — одна вода; ему что от того, что мы с тобой брата или товарища потеряли? Жило оно миллион лет и еще столько же проживет!

— Да, да, земле и воде, солнцу да звездам смерти нет! — не отводя глаз от моря, кивнул головой Абдул.

— А путь у воды известный: снизу — вверх, сверху — вниз! Испаряется — облаком становится, а из него дождем — снова вниз.

Абдул начал вполголоса напевать древнюю азербайджанскую песню и громко повторил последнюю строку:

Мир — это окно, загляни и пройди…

— Ладно, Абдул-джан, не углубляйся, не то вдруг философом станешь!

— Не бойся, из нас философов не выйдет… Подъезжаем, Гарсеван, а?

— Да, Баку близко!

— Сегодня — Баку, завтра — Евлах… Бьется у меня сердце, Гарсеван!

— Так мы же не через Евлах едем! Не слыхал разве о новом маршруте: Джульфа — Нахичевань — Ереван…

— Вах, что ты сказал!.. Значит, не увижу я наших?

Гарсеван заметил, что лицо Абдула затуманилось. Он хотел было переменить разговор, но Абдул сказал:

— Ведь я им написал, чтобы приехали на станцию Евлах… И во сне и наяву виделось мне одно: приедет Фатьма моя с малышом… Моему орленку Касуму уже пять лет исполнилось. Обниму я их, то сынка в щечки расцелую, то жену к сердцу прижму… Сосчитал я — тысяча пятьсот дней прошло, как я с ней расстался! После ранения я в прифронтовом госпитале лечение проходил. А последние два месяца, сам знаешь, перестал курить, шоколад вместо табаку получал, собирал, чтобы порадовать ребенка. А если и мать с Фатьмой и Касумом приехала бы — уже не выпустила бы меня из объятий! Эх, перевернули мне сердце здесь, а у них там, дома! — И он снова запел, на этот раз в полный голос:

От любви к тебе Меджнуном я стал. Добро пожаловать, моя бесценная, моя азиз! Дай наглядеться на тебя, тоску свою избыть, Добро пожаловать, моя бесценная Дильбар!

— Не грусти, Абдул-джан! — проговорил Гарсеван, хлопнув товарища по плечу. — Пожалует к тебе твоя Дильбар… то есть Фатьма! А если и не приедет, попрошу я у командиров, чтоб разрешили тебе поехать через Евлах…

— Э, нет! — быстро отозвался Абдул (видно, он уже думал об этом). — Нет, кардаш, на это я не согласен! И днем и ночью ребята только о том и говорят, как готовятся в Ереване к встрече наших частей; а мы ведь едем впереди всех! Как же я сейчас уеду из моей роты? Что лучше: поскорее увидеться со своими или же ехать с ребятами? Я уже обдумал и вижу: нет, весы на сторону товарищей склоняются! Что ж делать, терпел столько — потерплю еще немножко!..