Арарат
Шрифт:
Слышится сигнал горниста. Рота Ваагна готовится к вечерней поверке.
Двойной шеренгой, точно несокрушимой стеной, выстроились бойцы, залитые ярким светом. Наступает молчание, и Гарсеван подходит к Ханум.
— Пойдем, майрик-джан…
Впереди стоит Асканаз Араратян в парадном генеральском мундире. Он подходит к выстроившейся роте. За ним идут Гарсеван, Ханум и командир роты.
— Смирно! — командует Ваагн и, чеканя шаг, выходит навстречу командиру дивизии.
— Товарищ генерал-майор, первая рота выстроена для вечерней поверки.
— Здравствуйте, товарищи! —
— Здравия желаем, товарищ генерал!
Снова молчание и на этот раз еще более торжественное. Асканаз шагнул в сторону, и Ханум смогла окинуть взглядом всю роту. У Ваагна в руках листок бумаги, он выглядит смущенным, как будто для него внове то, что должно произойти. Но вот он откашлялся и, глядя в список, отчетливо произносит первое из имен бойцов роты:
— Унан Аветисян!
— Герой Советского Союза старший сержант Унан Аветисян пал смертью храбрых в борьбе за свободу и независимость нашей родины! — слышится в ответ.
Ханум кажется, что все это происходит во сне. Она закрывает глаза и вновь открывает их. Но нет, все это происходит наяву. Вот стоят в два ряда бойцы. Ваагну ответил крайний в первом ряду… Ханум показалось, что перед нею стоит Унан и, так же как при жизни, с ясной улыбкой смотрит на мать.
А Ваагн продолжает поверку: Алексан Мурадян, Вахрам Сисакян, Михран Обанян… И после каждого имени звучит в ответ произнесенное разными голосами одно и то же слово:
— Я!
Поверка кончилась, и снова настала торжественная тишина.
Асканаз Араратян подходит к Ханум, берет ее морщинистую руку и, низко склонив голову, целует ее.
— Дорогая, бесценная наша майрик! Вот, — он протянул руку и взял у стоявшего рядом Вахрама небольшую коробочку, — Золотая Звезда и орден Ленина. От имени Союзного правительства вручаю эту драгоценную награду вам, как вечную память о подвиге вашего бесстрашного сына. Пусть переходит из поколения в поколение эта драгоценная награда, пусть перейдет в века вместе со светлым именем любимого всеми нами Унана Аветисяна! На той горе, где пал Унан, и в ближайшей станице Гайдуке благодарные советские люди также воздвигли ему памятник, назвали его именем улицу… Но Унан живет в душе и в сердце каждого патриота, в душе и в сердце армянского народа, честь которого он поднял так высоко. Вечная слава памяти нашего боевого соратника Унана Аветисяна!
И, вновь поцеловав руку Ханум, он передал ей коробочку с орденом.
На этот раз глаза матери наполняются слезами. Теперь она может плакать, теперь все поймут, чем вызваны ее слезы, С чувством глубокой материнской гордости она прижимает к груди священную награду и шепчет:
— Живи, родина!
Гарсеван ведет Ханум в большую комнату. Тянутся ряды аккуратно заправленных коек. Вот и уголок Унана…
— Вот это кровать Унана, его постель, подушка, полотенце…
Ханум смотрит на спинку койки, к которой прикреплена фотография Унана в рамке. И не выдержало сердце матери, упала Ханум на койку, обняла подушку, приговаривая с плачем:
— Нет, Унан-джан, не мертвый ты… Неправда, живой живой! Родной мой, бесстрашный мой сынок, живи долго-долго… Ах, одного только хотела бы я — чтобы ты своими руками мать твою обнял, в могилу опустил, а потом уж поднялся на гору ту… Бесценный мой, бесценный сынок!..
Глава девятая
ПОД РОДНОЙ КРОВЛЕЙ
С первого же дня Шогакат-майрик распорядилась, чтобы все сыновья с семьями по-прежнему приходили по воскресеньям обедать к Вртанесу.
Однако, как ни гордилась Шогакат-майрик славой Асканаза, благополучным возвращением его, Ара и Вртанеса домой, скорбь о погибшем Зохрабе точила ей душу. Елена и Зефюр всегда стояли перед ее глазами, она не жалела слов утешения и ласки для овдовевшей невестки. И вот к этой тяжкой заботе прибавилась новая тревога — ей никак не удавалось увидеться с Ара. В первый день на площади было столько народу, что не только ей, но и очень многим не удалось увидеться с близкими: бойцы дивизии тотчас же после митинга были отведены в казармы. Особенно сильно взволновалась Шогакат, когда вернувшаяся с парада Маргарит рассказала о встрече с Ашхен и Берберяном, сообщила весть об их браке и нерешительно замолчала.
— Ну, говори же дальше… Об этом я знаю. Парандзем рассказала мне уже. Ты скажи, где Ара?
— Так не видела я его…
— Как это? Да я на твоем месте птицей бы взвилась, отыскала любимого!
— Так не было же его на площади.
— Как это не было?
— Да ты не волнуйся, майрик-джан. Я Гарсевана спрашивала. Он объяснил, что Ара дневальным был назначен, и не один Ара, но и многие другие бойцы.
В первый же день Вртанес отправился в казармы, повидался с братом и, вернувшись, рассказал матери, что Ара здоров и скоро будет демобилизован. О том, что лицо Ара обезображено шрамами, Вртанес ничего не сказал. Сегодня же все ждали, что Ара получит разрешение навестить родных. Шогакат-майрик бродила из комнаты в комнату, не находя себе места. Все у нее валилось из рук.
Постепенно начали собираться; пришел Асканаз с Оксаной и Аллочкой. В первый день, пока Асканаз был на митинге, Оксана и Аллочка поехали прямо на его квартиру. Вернувшийся к вечеру Асканаз в первую минуту не узнал своей комнаты — так уютно она выглядела.
Шогакат-майрик уже навестила вместе с Маргарит новую невестку. Сейчас она сердечно расцеловала Оксану и Аллочку и пытливо спросила:
— А ты знаешь младшего твоего деверя?
— Не видела еще, — с улыбкой ответила Оксана. — Надеюсь встретиться с ним сегодня.
— Да, да, конечно.
— Оксана всех вас хорошо знает по моим рассказам, майрик-джан, — вмешался Асканаз. — А Ара усвоил себе в армии привычку скрывать, что он брат комдива: боялся, что его будут ценить не по заслугам, а по родству.
— Ах, Асканаз-джан, пусть уж ценят, как он заслуживает, но мне хочется поскорее увидеться с сыном. Ведь сколько времени терпела, шутка ли сказать — больше трех лет!.. Ранен был мальчик, оправился от ран, снова пошел воевать… Стосковалась я по милому лицу моего сыночка! Помнишь, все его называли «Ара Прекрасный»?