Арарат

Сирас Амаяк Саакович

Асканазу почудился какой-то упрек в словах умирающего бойца.

По его телу пробежала дрожь, и он скорее для собственного успокоения, чем для утешения раненого, произнес:

— Потерпи чуточку, сейчас перенесем тебя…

— Прошу вас, товарищ комиссар, не трогайте, дайте спокойно умереть… Только бы свету мне, свету, темно… А-а, немцы, немцы… Огонь…

Федор бредил. Через несколько минут он умолк.

Асканаз ощупал его лицо, почувствовал, что оно холодеет. Он с волнением нагнулся и прижался губами к лицу бойца.

Глава

пятая

УВЕРЕННОСТЬ И СОМНЕНИЯ

— Значит, в ловушку угодили, Коленька. А как отсюда выберемся — неизвестно. Сегодня кое-как обошлись стограммовыми сухарями да паршивой рыбкой. А что будем завтра делать?..

Так жаловался дружку Григорий Поленов на следующее утро, сидя с ним рядом под большим деревом. Собеседником его был Коля Титов — высокий худощавый боец, растиравший в руках высохший листок дерева. Он старательно ссыпал труху в обрывок газетной бумаги и беспомощно посмотрел на Поленова.

— И спички-то нет, чтобы зажечь самокрутку, а хочется курить, прямо за душу тянет! Нашел тоже чем угощать. От этой проклятой малины только живот пучит!

— Какой ты неблагодарный… Ну и голодай себе на здоровье, посмотрим, долго ли выдержишь.

— А тебе бы только о еде разговаривать! Не можешь, что ли, потерпеть? Вот вернутся разведчики, наладится связь с населением — набивай тогда себе брюхо на здоровье!

— Пойти-то они пошли, — многозначительно сказал Поленов, — а вот когда вернутся?.. Ведь с ними-то, кажется, и Алешка Мазнин ушел…

— Ну и что ж, что Алешка? — привстал с места Титов. — Плохо он, что ли, бился? А ну, припомни, как он в окопе фашистов гвоздил!

— Этим-то и отвел он мне глаза! Вижу, боец как боец, честно воюет.

— А чего он бесчестного сделал?!

— Не сделал, так сделает.

— Ты тут мне загадки не загадывай! Знаешь что — так говори прямо.

— Да, собственно, ничего особенного… — попробовал уклониться от ответа Поленов, но, заметив раздражение на лице Титова, загадочно произнес: — А ну, оглянись, нас никто не подслушивает? Знаешь, что мне этот прохвост недавно сказал: «Мне бы, говорит, в наше село попасть: там у меня девушка на примете есть. Обвенчаюсь с ней и буду себе жить-поживать! Чего ж, говорит, задаром погибать?! Вот и Федор танк фашистский подбил, надеялся, видно, орденок получить, а что выиграл? Почетное погребение? Кому жизнь надоела, пусть себе на рожон лезут, с немцем сражаются, чтобы их… с честью похоронили! Моя родина, говорит, — родное село, а оно сейчас немцем захвачено. А фашисты обещали не трогать тех, которые будут спокойно по домам сидеть…»

Титов приподнялся на коленях и прямо взглянул в глаза Поленову.

— И ты ведешь такие разговорчики с предателем Алешкой и не сообщаешь об этом командиру да еще позволяешь ему идти в село на разведку?! Ах ты, мерзавец этакий!..

— А ну, помолчи… — тоже приподнялся с места Поленов. — Я пришел

в армию, чтобы воевать, а не для того, чтобы бегать к командирам и доносить на товарищей…

— Это тебе не простой разговор, — сжав кулак, прервал его Титов. — Это настоящая измена, а ты прямой пособник предателя!

— Ну, ну, придержи язык… С Алешки шкуру спущу, если он не вернется!

— Это он с тебя шкуру спустит, растяпа!.. Сейчас же пойду к комиссару, расскажу ему, как ты предателя покрывал! — и Титов вскочил на ноги.

Он остановился в недоумении, услышав раскаты хохота. Поленов катался на земле от хохота.

— Ты что думаешь, не пойду, не расскажу? Погоди только… — нахмурился Титов.

— Коля, голубчик, я был уверен, что ты пойдешь и сообщишь. На твоем месте и я бы так поступил!

— Врешь, не пошел бы! Молчал же до сих пор…

— Молчал, потому что нечего было говорить!

— То есть как это «нечего»? Значит, по-твоему, это пустяки?

— Да, погоди ты, очухайся. Если непременно хочешь идти, пойдем вместе, а то, чего доброго, заблудишься еще…

— Ишь ты, заботливый какой!

— Недооцениваешь ты меня, Коленька, а я вот без проверки к командиру не побегу, на товарища зря наговаривать не буду.

— Послушай, помолчи, а то не ручаюсь за себя. Ты о каких это наговорах болтаешь?

— А я, дорогуша, о том тебе и толкую, что Алешки Мазнин ничего этакого не говорил. Я тебе все наплел, хотел стойкость и бдительность твою проверить!

— Слушай, ты хоть на этот раз правду говоришь?..

— Ну, ну, за кого ты меня принимаешь, дурной?

Титов схватил Поленова за воротник гимнастерки и с силой встряхнул его.

— Ты со мной таких шуток не шути, понял?!

— Коля, миленький, да разве можно без шуток?! Ладно, не сердись, пойдем лучше к ребятам, послушаем, какие там новости.

* * *

Под кустом молча сидели рядом Шеповалов и Асканаз. На рассвете они снова обошли бойцов батальона. Утешительного было мало: помимо убитых — свыше двадцати раненых; продовольствие было на исходе, боеприпасов могло хватить только на несколько дней…

— Влипли, одним словом… — с неудовольствием произнес Шеповалов. — Невольно приходит в голову: уж не лучше ли было погибнуть, сражаясь в окопах?!

— Нет, не лучше! — резко прервал его Асканаз. — Если мы все время будем оглядываться назад, далеко не уйдем.

— Ты прав, Асканаз Аракелович. Сейчас я думал о том, что дальше, делать, но до возвращения Остужко ничего нельзя решить. Давай-ка не будем сидеть сложа руки, соберем батальон, сделаем перекличку, поговорим с бойцами, чтобы не пали они духом.

— Вот это дело! — согласился Асканаз и затем, словно продолжая вслух какую-то мысль, неожиданно спросил: — Ты хорошо знаешь тех, кто ушел в разведку?

— Ты хочешь знать, надежные ли они люди? — спросил Шеповалов.

— Ну да.

Шеповалов кивнул головой.