Арарат
Шрифт:
— Довольно болтать! — крикнул второй офицер, хватаясь за кобуру.
Оксана стояла спиной к фашистам, стараясь, чтоб Аллочка не видела их. Она почувствовала на плече тяжелую руку офицера.
— А у вас, мадам, дети уже не маленькие! — резко сказал он. — Вы можете тоже работать. Теперь мы вас не тронем, но если узнаем, что вы опять прячете у себя трудоспособных девушек, — не ждите пощады!
Оксана ничего не поняла из слов офицера. Все ее внимание было поглощено Аллочкой. Хлопнула дверь. Оксана почувствовала, что в комнате никого не осталось. Она машинально закрыла дверь на засов, прикрикнула на Миколу,
— Все ушли, Аллочка. Вот посмотри — никого нет. Рядом с тобою только твоя мама и Микола. Ну, успокойся же, успокойся, доню…
Прошел час, два часа, но Аллочка не успокаивалась. Лишь к утру она притихла и уснула. Оксана начала прибирать комнату. Участь Марфуши тревожила ее, страшно делалось, что рядом нет никого, с кем она могла бы поделиться своими опасениями и тревогами. Особое беспокойство вызывала у нее Аллочка. Но вот девочка открыла глаза. Точно очнувшись после тяжелого сна, она пристально оглядела сперва мать, потом Миколу, беззвучно шевеля губами. Затаив дыхание, Оксана ждала. Аллочка с трудом выговорила:
— А-а… гг-де… Мм-арр-ффу-шша?..
В первую минуту Оксана предположила, что Аллочка говорит со сна, но в следующую минуту девочка села в постели, протерла глаза и проговорила заикаясь:
— Мма-мма… а-а… ффа-шши-ссты… уушш-лли?..
Девочка стала заикой. Успокоив Аллочку, Оксана ушла на кухню и дала волю слезам.
Боль за ребенка и постоянный страх, что не сегодня-завтра могут прийти и за нею, совершенно измучили Оксану. Услышав какой-нибудь шорох под окном или за дверью, она в ужасе вскакивала, с трепетом ожидая, что вот-вот к ней нагрянут фашисты. Алла не подавала признаков жизни.
Тревогу вызывало в ней и то, что небольшой запас продовольствия постепенно таял. Оксана уже подумывала, что ей нужно выйти из дому, встретиться со знакомыми и спросить совета, как быть дальше. Днем соседка занесла ей молоко. Оксана покормила Аллочку и уложила ее спать. Микола отпросился на улицу. Когда Аллочка заснула, Оксана присела у стола, охватив ладонями голову, и закрыла глаза, стараясь отвлечься воспоминаниями о прошлом, которое ей казалось сейчас таким далеким.
В дверь негромко постучали. Оксана натянула повыше одеяло на Аллочку, которая тихо посапывала во сне, и лишь после этого открыла дверь. В комнату вошел совершенно незнакомый ей мужчина лет пятидесяти, с тросточкой в руках. Мигая глазами, он поклонился и протянул руку Оксане. Она машинально протянула ему свою руку и вздрогнула, почувствовав прикосновение холодных, липких пальцев.
— Вы, конечно, удивляетесь, Оксана Мартыновна, и спрашиваете себя, кто этот человек, который так бесцеремонно явился к вам… — тут незнакомец придвинул стул, сел рядом с Оксаной, — и хочет поговорить с вами по душам!
— Да нет, я…
— Но удивляться тут нечему. Такие уж настали времена, что честные люди должны думать друг о друге. За последние дни эти негодяи мобилизовали уже свыше ста молодых девушек и парней. Часть оставляют здесь, а часть собираются угнать в Германию…
— Угнать в Германию?! — с ужасом повторила Оксана. — А как же Марфуша?
— Вот как раз из-за Марфуши я и пришел. Я помогал поставить каждого на соответствующую ему работу…
— Вы помогали… помогали немцам?! — гневно вырвалось
Незнакомец нервно мигнул. Обеими руками ухватившись за набалдашник, изображавший лошадиную голову, он оперся подбородком на руки и спокойно сказал:
— Вы говорите — «помогаю немцам»? Неправильное суждение: я помогаю н а ш и м! Я работаю у немцев — это так. Но если бы вместо меня работал кто-нибудь другой, было бы еще хуже. Как я вам уже сказал, я стараюсь помочь чем могу: стараюсь добиться более подходящей работы, а то и вовсе освободить наших людей. Самое же главное — я под различными предлогами не даю отправить нашу молодежь в Германию или, во всяком случае, добиваюсь отсрочки. Вот, например, Марфушу…
— Да, да, что с нею?
— «Василий Власович, — говорит мне ваша Марфуша, — ведь я еще учусь…» Рассказала она мне о вас, и я сделал все, что мог. Поговорил с кем следует, и Марфушу назначили официанткой в столовую. Пообещали мне, что ее не отправят в Германию, если будет хорошо себя вести.
— А что значит «хорошо себя вести»?
— А кто его знает, молодая ведь, мало ли что может втемяшиться в голову?.. Да, значит, попросила Марфуша, чтоб я к вам зашел, успокоил вас. Как видите, я исполнил…
— Очень признательна, вам Василий Власович. Значит, нашей Марфуше не угрожает опасность?
— Ну, какая там признательность… Мой долг помогать нашим людям, следить за тем, чтоб ни Марфуше, ни таким, как вы, никто повредить не мог.
Василию Власовичу показалось, что Оксана с уважением отнеслась к его словам, и он уже более смело продолжал:
— Да, в тяжелое время мы живем. Как говорится, человек человеку волком стал. Никто доброму делу и доброму слову не верит.
— А как вы думаете, разрешат Марфуше прийти домой?
— А это уж от нее зависит: если будет хорошо вести себя…
После минутного молчания Василий Власович поднял голову и с сочувствием спросил:
— Ну, а как ваш супруг? Наверное, ему тяжело, что он ничем не может помочь вам!
Оксана насторожилась. Вспомнив наказ Аллы, она равнодушно махнула рукой:
— Мужья теперь плохие… Еще за полгода до войны уехал в Москву и перестал писать, не интересовался ни мной, ни детьми.
Василий Власович поговорил о том, о сем, спросил с здоровье детей. Оксана сообщила ему, что маленькая дочка ее плохо себя чувствует. Вскоре после этого Василий Власович встал и начал прощаться, заверив Оксану, что будет часто к ней заходить и сообщать новости о Марфуше. Подойдя к дверям, он осторожно оглянулся и, понизив голос, сказал, что надеется тайными путями получить известие о родных Оксаны.
Проводив его, Оксана вернулась в комнату и села у постели Аллочки. Она была в глубокой тревоге, — ей было ясно, что ею интересуется фашистская полиция. «Вот и начались самые тяжкие испытания!» — с горечью подумала она.
Глава седьмая
У ДОЛИНИНА
Ночь, а за нею день… Еще ночь, еще день… Батальону иногда приходилось идти обходными тропами, чтобы не дать врагу напасть на свой след. Бывали случаи, когда отдельным группам бойцов приходилось завязывать бои с фашистами, но батальон все время упорно продвигался на восток.