Арбалетчики госпожи Иветты
Шрифт:
— Не беспокойтесь. То, что нужно.
Эля чувствовала себя неловко, она предпочла бы остаться в мокром, но своем, она три часа убила на одевание, выбирая самое лучшее. Но приходилось смиряться. Оставшиеся минуты Эля потратила на расчесывание своей платиново-соломеной гривы, в спешке, закусив губу, выдрав часть волос. Барышня отстраненно ждала. Потом они вышли в ту же дверь, миновали несколько коридоров и оказались в просторном кабинете с рядом кресел у стены и широким совершенно чистым письменным столом. За столом, на фоне овального, только чуть меньшего, чем на лестнице, зеркала,
— Эллейн Дарси, тринадцать, Верона, Рицеум изящных искусств, переходной класс.
Эля, сглотнув, кивнула.
— Вы опоздали. Больше так не делайте.
Эля опять кивнула.
— Почему вы избрали эту тему сочинения? Она слишком сложна, за нее не всегда берутся и профессиональные литераторы. К тому же, вы отступили от канонического трактования. Вот здесь… — барышня с выражением зачитала несколько строчек. Примерно так же читала их на конкурсе и сама Эля, чувствуя, как завороженно внимает зал. Ежегодный конкурс, восторженные барышни, пробующие себя в словесности, строгие, нарядные и слегка нервные наставницы…
— Я немного… увлеклась, — робко сказала Эля. Она подняла на барышню глаза — бледно-синие, очень большие, осененные золотыми ресницами. — Мне казалось важным… ну, когда приходится выбирать между любовью и чувством долга. — Девочка чувствовала, что барышня внимательно слушает, и заговорила живее: — Мне… ну, иногда жестокость оправдана, если патриотизм… — Эля смутилась и замолчала.
— Какие источники вы прочитали?
Эля быстро перечислила. Барышня улыбнулась.
— Хочу порадовать вас. Ваше сочинение признано лучшим по Вероне. Вы награждаетесь поездкой по Территориям и недельным отдыхом на море. Поезд завтра в одиннадцать тридцать две. Родители предупреждены. Сейчас пройдите в двести четырнадцатую комнату, по коридору прямо и направо, правая сторона.
Эля шла ярко освещенным коридором, разглядывая таблички на дверях, и голова у нее слегка кружилась от счастья. Двести четырнадцатая комната оказалась кабинетом врача. Там провели осмотр и сделали прививки, необходимые для Внутренних Территорий. Элю обрадовало, что врач относится к ней деловито и строго. Прививок она боялась, и еще больше — от сюсюканья рицеумной сестры милосердия.
— Будет немного больно.
Взрослые обожают преувеличивать. Шлепок и укол заставили Элю прокусить пластик кушетки. А надо было вытерпеть еще два. Через полтора часа, постанывая и хромая, она отворила двери комнаты, предназначенной для ночлега. Рыжая лохматая девочка Элиных лет, лежа животом на расстеленной кровати, повернула голову:
— А-а, привет. Тоже пытали?
— Что? — удивилась Эля.
— Ну вот, ты за… бедро держишься.
Эля боком осторожно присела на свободную кровать.
— Я Сэлли Дим, — сообщила рыжая. — Из Гезы. А там, — она пальцем указала на стену, за которой слышался шум воды, — Людовика Анстрем. Она либержанка. И еще одну должны прислать. У тебя про что сочинение?
— Про
— Ага, — произнесла Сэлли удовлетворенно. — А у меня про королеву. Только они сказали, что она умерла от банального насморка.
Эля потерла бок:
— А отчего она умерла?
— Ну-у, в источниках по-разному. И немного вымысла — это перец в супе.
— Здравствуйте.
На пороге спальни встала высокая, удивительно стройная девушка с мокрыми и блестящими черными волосами до плеч, с ярко-синими глазами и очень смуглая. На бедра девушки было намотано алое полотенце. Красота Людовики била в глаза, но фигурка показалась Эле немного плосковатой. Они познакомились.
— Здорово, правда? — сказала Людовика. — Две недели в классной компании. Стоило исписать тетрадку.
— О чем? — спросили Эля и Сэлли хором.
Людовика не успела ответить. В двери резко постучали, и тут же она отворилась, пропуская пухленькую девушку и барышню в форме. Девушка хромала, закусив губу, похоже было, что она недавно плакала. Барышня вела ее под руку.
— У нее прыщи, — сказала Сэлли и брезгливо отвернулась.
— Встать! — приказала барышня. У барышни были широкие плечи, маленькие глаза и неприятно поджатые губы. Она была похожа на щучку. — Меня зовут Герда Герд. Я ваша наставница на время поездки. Вы должны вставать при моем появлении и быть вежливы.
Сэлли замычала сквозь зубы.
— Когда я закончу, оденьтесь приличнее, — сказала Щучка Людовике. — Ваша победа — не повод к расхлябанности.
Сэлли незаметно показала ей язык. Эля прыснула.
— Это Антония Рэй. Она поедет с вами. Ее сочинение — лучшее на Свободных Территориях.
Девочки тихо завыли. Пухленькая литераторша — нет, не пухленькая, безобразно толстая, прыщавая и потеющая, никак им не нравилась. К тому же, как выяснилось позже, она краснела по любому поводу и слегка заикалась. Сэлли прозвала ее Черепашкой.
— Вы из Гиссара? — спросила Сэлли у Тошки.
— Из Кэслина, — отвечала та очень тихо. — Мой папа получил вид на жительство в Контамане.
— Ага, — сказала Сэлли многозначительно.
— У меня нет вещей, — объяснила Эля госпоже Герде.
Наставница широко распахнула встроенный гардероб, открывая вид на четыре одинаковые пухлые сумки.
— Тут все необходимое для вас. Совершенно новое.
Девочки нестройно поблагодарили за заботу.
8.
— И как у тебя выросла такая грива? — Сэлли водила щеткой по встрепанным волосам, но от этого они не становились ни глаже, ни мягче.
— Это русалка, — Эля запнулась, вспомнив, как в младших классах ее наказывали за безответственные фантазии. Она подобрала длинные ноги, поуютнее устраиваясь на мягком диване, и сунула в рот шоколадку. Вагон мягко покачивался, по красной коже дивана бродили солнечные блики. Наставница Герд решила отложить воспитание на потом, и предоставила детей самим себе.
— Вообще-то это яйцо и немного касторового масла, — подумав, сообщила Эля.
— А русалка?
— Это когда мы выезжали отдыхать, девчонки занимались вызыванием. Ну, ставишь зеркало, перед ним чашку с водой, кладешь расческу и уходишь.