Арбалетчики госпожи Иветты
Шрифт:
— Скучно, — сказала Сэлли. — Я всю жизнь прожила в Гезе, а опять туда ехать. И так там все знаю. Кстати, — она оживилась, я вам такое покажу, что ни один историк не покажет.
— И дом госпожи Иветты?
— Ха! — Сэлли хлопнула ладонью по стене. — Даже тот подвал, где она держала племянницу.
— Разве это правда? Ну, что держала в подвале?
Сэлли улыбнулась своими крупноватыми зубами:
— Конечно, правда. Прятала от арбалетчиков.
— Зачем? Она ведь тогда была капитаном Роты?
— Арбалет — он механизм, — сказала Сэлли, очень напомнив Эле Максима. — У него родственных чувств нет. Все, — она широко зевнула. — Я спать хочу.
9.
Бассейн напоминал пересоленный
— Не понимаю. Зачем это… здесь, когда там, — она простерла руку в сторону стеклянной стены отеля, — море.
— Затем, — Максим рассудительно указал на болтающийся за той же стеной полосатый чулок штормового предупреждения. Словно в подтверждение, ветер швырнул в стекло пригоршню песка.
Утром они навестили королевский дворец, а после им было велено отсыпаться в ожидании предстоящей вечером приятной неожиданности. Тошка застудилась в поезде, ей скривило шею, и в Гезе доктор надел на нее жесткий воротничок. Она рыдала по ночам, мешая остальным спать. Наставница была вынуждена поселиться с нею. Разминала ей мышцы, натирала мазями и днем ходила невыспанная, злая и утратившая бдительность. Остальные об этом не жалели и спать не стали. Сидели в холле в креслах под пальмами, изредка залезая в бассейн. Эле особенно нравились ее купальные трусики, похожие на шкурку зверя, золотистого теплого оттенка. Конечно, они бы больше подошли смуглости Людовики, но та предпочитала малиново-огненные тона. На Сэлли трусики украшал кокетливый передничек; вылезая из воды, она отжимала его с таким видом, что все закатывались.
Людовика потянулась.
— Нам разрешено воспользоваться здешним буфетом. В разумных пределах.
Эля перехватила взгляд Максима, брошенный на соперницу. Внутри скребнула кошка.
— Я… хочу выпить вина! — объявила она громко.
Максим неохотно встал. Мышцы заскользили под смуглой кожей. Эля сглотнула.
Максим ушел. Людовика потянулась следом. Сэлли с Элей переглянулись. Еще два дня назад они обсудили проблему и нашли радикальное решение. Приворотное зелье изготовлялось так просто, что и мучиться не стоило. Надо было взять две ленточки — черную и красную, прядь волос; написать на ленточках "люби меня, как я тебя", обвязать ими волосы и сжечь в пепел, а потом размешать его в жидкости и споить возлюбленному. Больнее всего далось Эле остригать волосы, но напоминание о торжествующей Людовике…
— Я узнал великую щучью тайну, — Максим поставил поднос с вином на край бассейна и сам плюхнулся рядом. — Сегодня начинается Гиссарский праздник Молний.
— И что то есть? — мурлыкнула Сэлли.
— Ну, он бывает раз в сто лет. И народ стоит на ушах.
Эля попыталась вообразить, как могут стоять на ушах почтенные граждане.
— Можно бродить до полуночи, — объяснила Людовика из жалости к ней. — Купаться ночью и не соблюдать правила дорожного движения. Кстати, по центру гулять только пешком.
Сэлли больно толкнула Элю локтем и громко сказала:
— Не понимаю, какое во всем этом удовольствие. Холодно. И комары. Мы попробуем вина?
Эля поняла намек, полезла в складки брошенного на кадку сарафана. Теперь главное было пересыпать содержимое пакетика в бокал Максима. Какой ужас случился бы, выпей это кто из девчонок! Но с помощью Сэлли все вышло здорово.
После завтрака все отправились в королевский дворец. Никто не мешал Тошке пойти вместе с остальными. Но она не хотела. Эта выигранная поездка, ожидание праздника обмануло. Как она мечтала увидеть места, которые описывала в своем сочинении, подружиться с теми, кто разделял ее сказку. Она все чаще плакала по ночам, закусив уголок подушки. Не из-за больной шеи и не потому, что скучала по отцу и сестренкам. Просто все, что она навоображала себе,
— Не зуззы, насекомое,
я тебя засусу, засусу.
И в стеклянную баноцку
полозу, полозу.
Припев звучал уж совершенно невероятно:
— Тумбочка, тумбочка…
И так восемь раз на одном дыхании. Тошка прыснула. Пацан остановился и удивленно взглянул на нее. Раздул ноздри и выволок меч:
— Уходи!
Тошка отступила. Не то чтобы она испугалась пацаненка с деревяшкой. Просто в свете последнего настроения. Не хотелось еще наслушаться гадостей.
— Димка! Я тебя вышлепаю!
Этого мальчишку — ее примерно лет — Тошка сразу не разглядела в тени крыльца, где он сидел. Или он просто появился позже. Спина сразу стала беззащитной и ладони липкими. Она втянула воздух. А мальчишка уже стоял рядом; взял певца одной рукой бережно за шкирку, а вторую руку положил поверх рукояти меча.
— Вы его не бойтесь, — сказал он.
Тошка проглотила слезы.
— Иди в крепость, Димка. Скажи, я скоро буду.
Димка получил легкое ускорение собственным мечом и шлепая, скрылся в переулке. Тошка стояла посреди площади и не знала, что ей делать.
— Вы заблудились?
— Н-не-ет, — промямлила Тошка. — Я гуляю.
Мальчишка был на полголовы выше ее, в растянутом свитере и дерюжных шортах, лохматящихся бахромой. Босые ноги исцарапаны и вымазаны пылью и травяным соком. Волосы у мальчишки отливали в рыжину, а глаза серые и внимательные, с озорными искорками внутри. И губы так и норовят растянуться в улыбку.
— Я Юрий. Юрка Асселин.
Имя упало, как звон клинка. Он протянул Тошке обе руки. Тошка посмотрела на него, суетливо вытерла ладони о платье. Руки соприкоснулись. Словно вдруг натянулась и задрожала серебряная нить в воздухе. Юрка накрыл ее запястья своими. Тошке показалось, они вечность стоят вот так и не могут разорваться. А потом он просто взял ее за руку и повел за собой.
Это был в ее жизни самый счастливый день. Они бродили извилистыми улочками, катались на каруселях в парке, ели на набережной жареную рыбу; лазили по каким-то обрывам, поросшим бурьяном и молодой крапивой. Среди бурьяна попадались остатки белых каменных стен, вросшие в землю каменные ядра. Юрка объяснил, что это старинные бастионы. Поскользнувшись на припрятанном в траву ручейке, Тошка поехала вниз на пятой точке. Она взвизгнула не от страха, а от неожиданности. Юрка поймал ее за руку. Случайно скользнув ладонью по волосам и запнувшись за край воротничка.