Арбалетчики госпожи Иветты

Ракитина Ника Дмитриевна

— Какое холодное!

Она даже зябко повела плечами.

Не вспоминать!.. Виестур замолчал. Он и так рассказал уже все. Почему-то пропустил про меч. Сказал только, что одна женщина из Гезы пообещала Эмеральде лекарство. И не исполнила обещания.

Незнакомка отняла ото лба платок, покоробленный от засохшей крови. Показалось, в ее глазах стоят слезы.

— Уже поздно, вы устали. Куда вас отвезти?

Она с вызовом посмотрела на офицера:

— Никуда.

Можно было повернуться и уйти. Уже рассвело, с ней не случится ничего дурного.

— Чем я могу вам помочь?

Она покачала головой. Но хмель все еще бродил

в голове, и Анградо оказался неприлично настойчив. Должен же был он сделать для нее хоть что-нибудь!

— Вас обидел жених?

— Нет. Я просто убежала… с венчания, — кусая губы, тихонько докончила она.

— Вы не любите его?

— Я?! — она рванула завязки плаща. — Больше жизни!

И решив, что собеседник сомневается, продолжала отчаянно:

— Думаете, в пятнадцать лет невозможно так любить? Чтобы на всю жизнь?

Слова выплескивались из нее, и он просто не посмел бы ее останавливать. И не думал смеяться.

— Думаете, у меня нет сердца? Он ласков со мной, он безупречно вежлив, он спас мне жизнь!.. Но он сидит над кольцом, которое она ему вернула, и плачет. Без слез, страшно. И я не мо-гу!..

Она прижала платок к переносице и тут же отбросила его нервным движением.

— Конечно, я уродина, калека, он не сможет меня полюбить.

Виестур положил ладонь на ее волосы:

— Я тоже калека: одиночка и нахальный глупец, чью помощь отвергли. Ну и что? Вы прекрасны.

Она стиснула его руку своею и прижала к лицу.

— Только… не говорите никому… ему, что встретили меня.

— Куда вы теперь отправитесь?

Она переглотнула:

— Не знаю. Я хотела попросить защиты у Ее величества…

— Она сама теперь нуждается в защите.

— Тогда у церкви.

— Ваши опекуны вернут вас. — И, повинуясь то ли порыву, вызванному вином в крови, то ли наитию и судьбе, он произнес очень твердо:

— Станьте моей женой. Тогда никто не посмеет вас ни к чему принудить, а если найдется в будущем человек, которого вы полюбите и которому будете не безразличны, я найду способ освободить вас от принесенных обетов.

— Не смейтесь надо мной!

Он опустился на колено перед ней прямо на обомшелую склизкую ступеньку:

— Я не смею.

И каштаны, каштаны… платье цвета их лепестков с размытыми пятнышками крови. Он даже имени ее не спросил.

МЕЖДУГЛАВИЕ

Шум накатывался, как прилив, сотрясая древний дворец Контаманских королей, трещинами полз по потолкам и стенам, обрушивал пласты штукатурки, увязал в драпировках и занавесях, чтобы через минуту опять обрушиться беспощадной приливной волной. Приближались, делались громче крики, металлический лязг, предсмертный хрип. А в саду за раскрытым окном надрывались в сирени и черемухах сумасшедшие пьяные соловьи. От удара тяжелой створки двери отлетел на кровать мальчик-гвардеец, заслоняя Эмеральд своим телом, выставив перед собой уже бесполезный палаш. Клацнула, расправясь, тетива, мальчика отбросило, швырнуло навзничь, и в простыни потекло… потекла. Кровь, черная в вечных сумерках парадной спальни.

А ночь пахла землей и свежей черемухой. Безнадежно и терпко. И соловьи… И высокий мужчина с сардоническим оскалом, со шрамом через щеку и угол рта. Со звериным блестящим оскалом и яростными в насмешке глазами. Он возвышался над Эмеральд, с разряженным арбалетом в руке, и она ничего не могла поделать. Но голос почти не дрожал — о эта выучка дворцов, он

не дрожал, только вот был едва слышен, когда она спросила:

— Кто…вы? Что вам… здесь… нужно, — повинуясь тяжелому ритму своего прерывистого дыхания.

Он дернул головой, и свои — не подвитые — волосы качнулись волнами.

— Прошу простить. Коронная гвардия подняла мятеж. Опасаясь за жизнь вашего величества, мы взяли дворец под свою охрану.

— Кто… вы?!

Он учтиво поклонился:

— Капитан Гизарской Роты арбалетчиков Карстен Блент.

Неканонический текст

Радиальная

7.

Пахло сдобой из соседней кондитерской и сбитыми дождем каштановыми свечками. Вошедшие в силу листья охотно принимали в себя тяжелые капли. Несколько дождинок протекло за шиворот. Эля поежилась. Тринадцатилетняя, длинноногая, большегрудая и крепкая, она никак не хотела признаться себе, что трусит. Эля сжала остроугольный тессер до боли в ладони. Асфальт площади впитывал размытое сияние светофоров, габаритные огни проплывающих, как медленные рыбы, редких автомобилей. Призрачно-зеленые светящиеся буквы над Ротой обещали "Порядок и благоденствие", а шесть колонн в ярких фонарях подъезда светились, как огромные белые свечи. Там было светло и радостно, и Эля наконец решилась.

Вежливый охранник на входе сунул в сканер ее тессер и, улыбаясь, попросил подождать. Через неполные две минуты по широкой парадной лестнице сбежала барышня в плиссированной юбке и кремовой форменной рубашке с узеньким галстуком, посмотрела на Элю, на натекшую из-под ее туфелек лужицу.

— Вы опоздали на четверть часа, — сказала она. — Пройдите сюда, переобуйтесь. Туфли оставьте здесь.

Рядом с загородкой охранника стояла высокая полка с мягкими шлепанцами разных цветов, размеров и степеней пушистости. Эля переобулась и пошла за сердитой барышней, только теперь поняв, отчего не цокают ее каблучки. Ковер на лестнице был мягким, как трава.

Белый мрамор сверкал под беспощадными светильниками, слепя глаза, а на площадке, где лестница раскрывалась на два крыла, на низком возвышении перед овальным зеркалом замерла гипсовая раскрашенная старушка. Старушка упиралась в возвышение синим сложенным зонтиком, по-птичьи склонив к плечу увенчанную седыми буклями голову, и Эля испытала ощущение, что старая дама вот только что вышла из зеркала и осматривается, куда попала. Провожатая поклонилась ей, как живой, прижав руку к груди, и Эля механически повторила жест. Сопровождающая это оценила. И пошла медленнее. На поворотах коридоров стояли парами безмолвные охранники, опираясь на тяжелые старинные арбалеты. Эля не знала, дань ли это традиции или вполне действующее оружие. Она вообще старалась не очень-то вертеть головой: в Роте любопытства не одобряли.

Барышня отворила массивную дубовую дверь, почти такую же тяжелую, как на входе. Эля ожидала, что попадет в кабинет или хотя бы в приемную, но очутилась в огромной умывальной комнате, обшитой орехом, со шкафчиками, раковинами и зеркалами, на полочках над раковинами стояли туалетные принадлежности и всякая женская косметика; еще две двери вели куда-то вглубь.

— Переодевайтесь. Приводите себя в порядок, — барышня взглянула на часики. — У вас три минуты.

Протянула Эле щетку для волос, открыла дверцы гардероба и выбрала аккуратный махровый халатик бледно-зеленого цвета: