Арбалетчики князя Всеслава
Шрифт:
— А это нахрена?
— Я подстраховался на случай, если вдруг обнаружат мой. Думаете, его легко прятать? То, что мы скрываем его наличие, в этом случае поймут правильно. Оружие редкое, страшно дорогое и настолько секретное, что как оно работает, мы и сами толком не знаем. Мы ведь благородные кабальерос, а не канальи-мастеровые! Наше дело — уметь пользоваться им.
— А погони на чём? Твоя смерть будет ужасной, Васькин! — уведомил я этого окончательно завравшегося плагиатора.
— За что?
— Вот как раз за
— Я тоже не умею ездить верхом! — сообщил Володя.
— И я не умею! — признался Серёга, — Ты, Хренио, вконец охренел!
— Сеньоры, позвольте открыть вам страшную тайну! Я тоже совершенно не умею ездить на лошади! — и ржёт, зараза!
— Тогда какого ж хрена! — вырвалось у нас троих.
— А мы и не разъезжаем на лошадях. Какие к чёрту лошади, когда у нас снега по пояс? Мы разъезжаем на оленьих нартах, которыми правит слуга-возничий, а благородный сеньор важно восседает в ожидании, пока его не доставят к месту его очередного подвига.
Смеялись мы долго…
— Ну и скольких противников я по твоей версии проткнул шпагой?
— О, совсем немного — всего пятнадцать.
— Нет, ты в натуре охренел!
— Ну, сеньорита ведь и не ждала от меня правды! Она сделает в уме поправку на обычное в таких делах хвастливое преувеличение и вычислит, что уж троих-то ты точно уложил, а ещё минимум двоих поцарапал! Что тут неправдоподобного? Ты при штурме этой огороженной забором дыры перестрелял не меньше, и это уже вовсе не выдумки!
— А ты точно уверен, что она сделает именно такую поправку?
— Абсолютно. Я ведь ей в этом помогу. Когда мы придём в деревню в поисках… гм… дам полусвета — буду всем рассказывать, что ты «совершенно точно» пристрелил два десятка и ещё пятерых проткнул мечом. Это же деревня, Максим! Сеньорите в тот же день передадут мои выдумки в точности, а правда ей в данном случае известна, и к моим сегодняшним басням она применит тот же коэффициент.
— Ну, Хренио, ну и отчебучил же ты! — прикололся Володя, — Итак, господа великокняжеские арбалетчики…
— Держать строй! Мушкеты… тьфу, арбалеты наизготовку! — дурашливо скомандовал Серёга.
— Рот закрой, салабон, не то полы с мылом драить заставлю!
— Ну, вот, развели дедовщину! Стыдно, господа!
— А кстати, господа, как князя-то нашего кличут? А то спросит кто, а мы и не в курсах! Моветон-с!
— А, пущай будет Всеслав, — предложил я.
— А почему именно Всеслав?
— Ну, не Дуремонтус же Третий! Так правителей только в сказках детских именуют, а наша легенда должна быть реалистичной. Он же у нас великий и круче вкрутую сваренных яиц — его все славить должны! Разве нет?
— Ага, логично. А под каким номером?
— Да очередной. Как Людовики эти бесконечные у лягушатников! Наши — что, хуже? Как народится очередной наследничек — надо же, чтоб все славили, когда он
— Не, господа, так не годится! Инвентарный номер своего обожаемого монарха обязан знать каждый честный патриот! Или мы, арбалетчики самого великого князя, не патриоты? Придётся всё-таки нашего Всеслава Очередного пронумеровать!
— Задолбали, патриоты хреновы! Ща я вам его живо пронумерую и к делу подошью! — пригрозил я, — Тринадцатым будет!
— За что ж ты его так?
— Было бы за что — вообще убил бы на хрен! Это по большому счёту. А по мелочи — монарх в России вообще за всё в ответе. Вот попали мы с вами с нормального испанского курорта в эту античную дыру — мы, что ли, в этом виноваты? Хрен там, во всём виновато долбаное правительство! А оно у нас — княжеское, самодержавное. Так что это не мы, это всё он! Закинул нас хрен знает куда — прогребал нас, стало быть, раззява! Ну и под каким, спрашивается, номером ему быть после этого?
Так мы и коротали марш, учреждая государственное устройство несуществующей родины. А что прикажете делать, если больше отцами-основателями быть банально некому? Наши иберы, хоть и не понимали по-русски — кроме матерщины, конечно, которую уже успели более-менее изучить — тоже заразились нашим весельем. Они-то, само собой, болтали по-иберийски, и было забавно улавливать у некоторых в потоке местной речи отдельные русские словечки, обычно употребляемые у нас для связки приличных слов. Так что ржали мы и с собственных приколов, и с туземных…
— У вас тут всё время весело! — заметила Велия, снова ускользнувшая от строгой мамаши к нам — ага, спасаться от слепней. Деваха и не подозревала, что сама же и явилась причиной очередного взрыва хохота. Ну, опосредованной, скажем так. В присутствии дочери самой «почтенной» Криулы иберийская солдатня как-то постеснялась выражаться на родном языке, и частота русской матерщины в их речи резко возросла. Но если, обращаясь к нам, они старались говорить медленнее, чтоб мы успевали их понимать, то меж собой они тараторили со скоростью пулемёта, и мы разбирали хорошо, если половину. И когда в бурном потоке трудноразличимой тарабарщины вдруг прозвучало «А хрьен тибье ни мьяса?!», да ещё и с неподражаемым иберийским акцентом, мы — все, даже Васкес — пополам сложились от смеха.
— Милять! — взвыл и яростно хлопнул себя по шее идущмй впереди ибер, когда его укусил особенно зловредный мух — мы снова заржали.
— Максим, а что такое «милять»? — с наивной непосредственностью поинтересовалась девчонка — тут уж заржали иберы, которые от нас уже знали, что это такое. Наши же, прихренев, разинули рты, предоставляя выпутываться мне самому. Ох, млять, в натуре!
— Велия, это очень грубое выражение. Не надо повторять его без необходимости…
— В твоей стране за него вызывают на поединок?