Арбалетчики князя Всеслава
Шрифт:
— Лучники и аркобаллистарии — выбить стрелков! Остальные — за мной! — скомандовал Тордул и повёл основную массу в гущу резни.
Повинуясь натянутому поводу, Мавр замер как вкопанный — вот что значит скифская дрессировка! Конечно, ещё удобнее было бы взводиться и целиться, стоя на своих двоих, но выбирать не приходилось. Войдя в «состояние пустоты» и не обращая внимания на посвистывающие стрелы — одна даже чиркнула меня по шлему — я навёл взведённый арбалет на одного из лучников противника, рассевшегося на дереве. Треньк!
Болт вышиб из него дух раньше, чем он успел понять, что произошло. Пока я перезаряжался, Васкес вычислил и уложил ещё одного, засевшего в кустах. Оставшиеся, поняв, что здесь им — не тут, переключились на нас, но не дремали и наши лучники. Превосходство в метательном оружии оказалось на нашей стороне, и вскоре противник остался без стрелков. Рубаки Тордула тем временем успели переработать на
Дагона мы опознали среди трёх уцелевших конных, прорубившихся через отряд нашего бывшего командира и пытавшихся теперь уйти. Мы с Васькиным прицелились, но финикиец, заметив нас и мгновенно сориентировавшись, вздёрнул своего скакуна на дыбы, и оба наших болта угодили в конское брюхо. Дагон же, соскочив с падающей лошади, бросился к одной из бесхозных. Два его оставшихся бойца — тоже финикийцы — прикрыли начальника, дав тому снова усесться верхом, но выйти из боя и оторваться удалось лишь одному — второго срубил Тордул. При этом наши невольно загородили нам сектор обстрела, и мы дали шенкелей своим скакунам, выдвигаясь вперёд. Благодаря «рогам» седла я мог позволить себе пустить Мавра в галоп, но ни о какой перезарядке арбалета не могло быть и речи — я закинул его за спину и выхватил из ольстера пружинную пистоль. Млять! Оказавшись впереди — кони остальных притомились в кавалерийской рубке и слегка приотстали — я схлопотал тяжёлый нож, метко брошенный вторым финикийцем. Если бы не кольчуга под туникой, не принятая ножеметателем в расчёт — быть бы мне неминуемо «трёхсотым». Осознав это и рассердившись, я разрядил пистоль в этого «циркача» и влепил ему маленький цельножелезный болт в бочину. Тот кольчуги под туникой не имел и честно завалился набок. Доделать его, если потребуется, могли и другие, а я выбросил подранка из головы, сосредоточившись на уходящем Дагоне. Сколько ж можно его упускать, в конце-то концов!
Разряженную пистоль — в ольстер, вторую — в руку. Мавр несётся бешеным галопом, и я изо всех сил упираюсь ногами и задом в «рога» седла, дабы не пуститься в свободный баллистический полёт, на такой скорости весьма чреватый. О том, что может споткнуться конь, и тогда я неминуемо навернусь вместе с ним со всего маху, стараюсь вообще не думать — слишком тоскливо. Неуловимый финикиец выжимает всё возможное из своего скакуна, и как он ухитряется удержаться на его спине без седла, известно лишь ему самому, да всемогущему финикийскому Мелькарту. Не только Хренио, но и иберы с этрусками несколько приотстали, не желая ломать себе шеи. Пара лучников стрельнула наудачу навесом, но в таких случаях везёт редко. Я же потихоньку настигал, и Дагон, чуя неизбежное, потянулся за фалькатой. Да только я ведь не собирался сражаться с этим матёрым волчарой по рыцарским правилам. Я наёмник или нахрена? Вскидываю пистоль, палец плавно утапливает спуск, высвободившаяся пружина с лязгом распрямляется, выбрасывая железный гостинец…
Я целился ему в шею и наверняка попал бы, если бы в этот момент он не выдернул фалькату, прикрыв шею плечом — туда-то и вошёл мой болт. Финикиец с воплем дёрнулся и выронил клинок. Что ж, раз так — теперь и в рубаку поиграем! Пистоль в ольстер — не подумал я как-то о бронзовом упоре на седле для перезарядки пистолей — меч наголо. Я уже предвкушал, как срублю этого крутого бандита, столько раз уже от нас уходившего — но сколь верёвочке не виться, конца не миновать! Куда он на хрен денется, раненый-то!
Он бы и не делся, да из кустов вынырнули трое с фалькатами. Хвала богам, пешие и, хвала богам, не слишком рвущиеся в героическую жаркую схватку.
Скорее всего, они и сами нарвались на меня случайно, но игнорировать три тяжёлых клинка было бы опрометчиво, а они сдуру вполне могли и кинуться в бой. Я махнул им мечом в сторону кустов, давая понять, что ничего не имею против их ретирады, но пока они скрипели шестерёнками в мозгах, ища в моём предложении подвох, финикиец не стал дожидаться результата, а вцепился здоровой рукой в гриву коню, задал тому шенкелей и скрылся за поворотом тропы. Потом подоспели наши, автоматически аннулировав моё мирное предложение, и нам пришлось отвлечься на этих трёх тугодумов. А когда мы спровадили их в лучший мир, Дагона уже и след простыл. По крайней мере — для нас.
Эх, будь у нас собаки! Ведь и фальката финикийца у нас в руках, и кровавый след на траве! Больше, чем достаточно, даже для простой дворняги, не говоря уж о настоящей ищейке! Но где она, та ищейка? Не было у нас собак, были только тартесские коты — крутые, дорогие,
Восемь «двухсотых» — пятеро убитых наповал и трое скончавшихся вскоре от ран — и шестеро «трёхсотых», которые поправятся — таковы оказались потери с нашей стороны. Напавшие на нас потеряли в общей сложности человек двадцать пять в ходе столкновения и ещё четверых мы выловили и добавили к ним при прочёсывании леса. Правда, это были дешёвые лузитанские наёмники, явно использованные втёмную и не знавшие, с кем придётся иметь дело, но и у нас погибли в основном вооружённые рабы, составлявшие «открытую» часть охраны Лжеволния. Сам он, защищённый панцирем под одеждой и бронзовой каской-черепником под париком, отдедался тремя фингалами и парой ссадин, по поводу которых вздумал было предъявлять нам претензии, но Тордул с Фуфлунсом довольно резко заткнули ему рот, напомнив ему, кто он есть на самом деле. Точнее — был, поскольку за риск ему была обещана «вольная», а Тарквинии слов на ветер не бросают. Тем более, уж за такую-то награду вполне мог бы и «стойко переносить тяготы и лишения».
Вопреки нашим опасениям, настоящий Волний и не думал попрекать нас по возвращении постигшей нас неудачей. Крутость Дагона была ему хорошо известна, и не наша вина в том, что мы ещё не настолько круты. Тем более, что кое-чего мы всё-таки добились. Во-первых, слухами земля полнится, и теперь Митонидам будет куда труднее находить наёмников, согласных действовать против Тарквиниев. А во-вторых, в ходе схватки финикийца успели хорошо разглядеть и запомнить и Тордул с Фуфлунсом. Это ещё не давало достаточного повода для открытой войны, поскольку достойных доверия свидетелей преднамеренности и сознательности его нападения именно на «Волния» — ни мы, ни допрошенные раненые лузитаны таковыми считаться не могли — у Тарквиниев по прежнему не было. Фуфлунс-то имел гадесское гражданство, но и репутацию имел вполне соответствующую профессии, так что на очень уж респектабельного свидетеля не тянул, да и о прежних случаях свидетельствовать не мог. Зато теперь не в пример проще было выслеживать Дагона, что значительно упрощало для нас дальнейшую охоту на него. Ведь оставлять этого опаснейшего противника живым и на свободе никто не собирался. Провал «варианта А», предложенного Васкесом, означал лишь то, что задействуется «вариант Б», предложенный мной. А для меня дело было уже далеко не в одном только желании отличиться. Нет, это, конечно же, тоже ни разу не отменялось, зарекомендовать себя достойным руки Велии — это, как говаривал один гений в кепке, «архинужно и архиважно». Но теперь к этому добавился уже и чисто спортивный интерес. Разве ж это по-охотничьи — подранков оставлять?
24. Дагон
— Ешь, господин, тебе это понадобится! — понукает меня Софониба, потчуя сметаной, мёдом, орехами и какой-то зеленью, в которой я ни бельмеса не понимаю. Я уже и смотреть-то на них не могу, ем через силу, но она права — надо. Ведь нормальные мужики ходят в храм Астарты не разговоры разговаривать, а делом заниматься. А дело там одно — в горизонтальном положении. Поговорить-то, конечно, тоже не возбраняется, любят профессиональные шлюхи разговор по душам, и жрицы Астарты в этом смысле — не исключение, но только между делом. Иначе — не поймут-с. Поскольку для меня это дело служебное — мля буду, в натуре, век свободы не видать — финансирует его наниматель, и по моему кошельку это не бьёт, но вот силы приходится тратить свои кровные. А уходит их на священный храмовый трах немало, и надо ж ещё, чтоб осталось достаточно. И на мою бастулонку, и на небольшую разминку со смертоносным металлом, когда выпадет наконец тот случай, ради которого всё это «млятство» и затеяно. Вот и лопаю я эти настозвиздевшие уже, но повышающие столь необходимую потенцию продукты — ага, исключительно в служебных целях. Мля буду, в натуре, век свободы не видать!
Трахаться с отяжелевшим от калорийной жратвы брюхом — занятие сугубо на любителя, но мне это, к счастью, не грозит. Надо быть в должной форме, и за обжорством следует интенсивная тренировка в стрельбе из пружинных пистолей, а затем, когда жратва в желудке более-менее утрамбуется — в фехтовании. Для работы с мечом Волний выделил мне одного из своих лучших телохранителей — купленного по баснословной цене через вторые-третьи подставные руки римского гладиатора. Работа с мечом — это так в теории называется, но на практике это бой без правил, в котором можно всё, до чего додумаешься и что сумеешь. Спасибо хоть — учебный, хотя радости мне от этого мало. Семью потами изойдёшь, а иной раз и не один фингал схлопочешь, пока этот мучитель решит, что на сегодня достаточно. После этого, хвала богам, полагается ванна, а в качестве дополнительного бонуса — эротический массаж в исполнении Софонибы. Чтоб, значит, вернуть сексуальный кураж, изрядно подпорченный при тренировке с этим человекообразным монстром.