Арена
Шрифт:
С папой все было иначе. Правда, его приходилось долго ждать с работы, и Татка иногда забывала свои вопросы, но на те, что оставались в памяти, папа отвечал так, как будто он читал книжку-малышку. Особенно когда у папы хорошее настроение.
Но теперь даже папа отвечал ей неохотно. Он почему-то всегда сидел у себя в кабинете, а в столовой и кухне появлялся редко. С мамой он почти не разговаривал. Татке было жалко его. И тайком, про себя, Татка сердилась на маму за то, что она стала другой. Татка многого не могла понять: были комнаты как комнаты, а теперь, пожалуйста, столовая мамина, а кабинет папин. И Таткина кровать постоянно кочует от мамы к папе.
С игрушками Татка поступила так: она просто поделила их поровну и в каждой комнате устроила свой уголок. Однако не все игрушки поделились: самую большую куклу Марьюшку никак не поделить. Татке не хотелось обижать ни папу, ни маму, поэтому, найдя ножницы, она присела на корточки около Марьюшки и, успокоив куклу, что ничего страшного не будет, произвела операцию. И сама после этого чуть не заболела. Огорчение было большое. От бедной Марьюшки после этого осталась груда опилок, несколько лоскутков и краснощекая фарфоровая голова с мигающими глазами.
Когда все это увидела мама, Татка сразу поняла: «Теперь несдобровать!» Лицо мамы покрылось красными пятнами. Она склонилась над Марьюшкой, но повела себя необычно. Минуту назад Татка была уверена, что мама вот-вот схватит бархатный пояс, замахнется на нее и сейчас же поставит Татку в угол. Но мама беспомощно гладила льняные косы куклы и приговаривала:
— Что же ты натворила? Зачем?
От прикосновения маминых пальцев стеклянные глаза куклы взволнованно заморгали. Нет, нет! Уж лучше бы Татку выпороли! Она не выдержала и бросилась к матери:
— Мамочка-а! Я-a не наро-оо-шна!
— Скверная девочка! Мой подарок — и так испортить!
— Не буду больше! Никогда не буду-у!
— Теперь уже не поправить!.. — И мама вдруг прижала Татку к себе, и они обе заплакали.
В передней резко позвонили. Звонок повторился, и Таткина мама, утирая слезы, пошла открывать.
Держа в руках чемоданы, в переднюю с шумом ввалился Михаил Степанович, мамин «друг детства». Когда он появился здесь впервые, Татка была еще совсем маленькой и ей было трудно понять, что такое «друг детства». Сначала ей казалось странным, что большой неуклюжий Михаил Степанович мог быть таким маленьким, как ребята из детского сада. Татке объяснили, что мальчики тоже вырастут и, когда станут взрослыми, будут друзьями Таткиного детства. Татка обрадовалась: ведь если все ребята будут такие, как Михаил Степанович, то и они будут приносить ей коробки с конфетами и много игрушек.
Но сейчас, увидев в руках Михаила Степановича чемоданы, Татка даже растерялась. Она твердо знала: все нелады в доме только из-за него.
— Ты плакала, Маша? Что-нибудь случилось? — Михаил Степанович встревоженно протянул маме руку. Но Татка схватилась за мамины пальцы и не выпускала их.
— Ничего не случилось. Просто Татка…
— Опять напроказила?!
— Толстый, жирный, поезд пассажирный! — запрыгала Татка.
— Это так-то ты меня встречаешь? Ведь я теперь буду у вас жить.
От изумления у Татки открылся рот.
— Что? Всамделе? — Татка настороженно придвинулась к матери и еще крепче взяла ее за руку.
— Всамделе!
— Нет! — Татка посмотрела на маму, но та виновато отвела глаза в сторону. — Не хочу…
И Татка выпустила руку матери из своих рук.
Они сидели вдвоем в маминой комнате и о чем-то говорили. Татке очень хотелось послушать, но каждый раз, когда она входила, ее выставляли за дверь. Наконец она ворвалась в комнату и, торжествуя, показала на развязавшийся бант. Затем приходила застегнуть резинки, потом у нее развязался шнурок ботинка.
Вскоре им это надоело, и Михаил Степанович раздраженно сказал:
— Тата, подожди со своими шнурками! Мы тебя позовем.
Татка обиделась.
— Я к маме пришла… Мне мама говорит «неряха», когда шнурки развязаны. Вы хотите, чтоб я была неряха? — И Татка посмотрела на маму.
Но мама была строгая и сердитая.
— Полно болтать глупости. Иди играй! — Мама не завязала шнурки, оттолкнула от себя Татку и сконфуженно посмотрела на Михаила Степановича.
— Она с каждым днем становится забавнее, — пробормотал он.
Мама вдруг быстро поднялась и вышла. Михаил Степанович пожал плечами, вошел в кабинет и стал ходить по нему. Татка исподлобья следила за каждым движением Михаила Степановича. И вдруг увидела в его руках колбу с розовой водой, на которую папа разрешал ей только смотреть. Тут ее терпение лопнуло. Она отбросила в сторону плюшевого зайца и, подбежав, схватила Михаила Степановича за руку:
— Отдай!
— Что с тобой?
— Отдай лучше! — упрямо повторила Татка и, подпрыгнув, ухватила колбу. Колба выскользнула из рук, упала на пол и разбилась.
На шум прибежала мама. Но Татка даже не взглянула на нее. Она опустилась на колени и начала бережно собирать стекло.
Не сказав ни слова, мама вышла из кабинета. Татка порезала палец, но заплакала совсем не от боли. В ее маленькой голове никак не укладывалось: как это мама ничего не сказала Михаилу Степановичу, что он взял колбу, когда Татку за это наказывали!
Михаил Степанович стоял над Таткой и молчал. Когда он хотел поднять ее с пола, Татка ухватилась за ножки стула и завизжала. Потом притихла. Она всмотрелась в расплывшуюся лужу и, увидев в ней лицо «друга детства», вскочила на ноги и с ожесточением стала ее топтать, приговаривая:
— Вот тебе, вот тебе!
Михаил Степанович позвал маму и пожаловался на Татку. Но мама схватила ее на руки и, заливая йодом Таткин палец, вскрикнула:
— Помолчи!
У Михаила Степановича заалели кончики ушей, и он тяжело опустился в кресло.
Потом зазвонил телефон, мама сказала три раза:
— Да, да, да… — и, обернувшись к Татке, объявила: — Тебя ждет в детском саду папа…
Татка целый день не могла понять, почему ее не отвели в детский сад. Когда она спрашивала, мама как-то странно смотрела на нее и все время повторяла: