Арестант особых кровей
Шрифт:
Мы вместе ходили на проверки, часто пересекались на сменах в отеле, и как-то незаметно появилась у нас традиция: в конце рабочей недели заседать вечером на тротуаре у точек уличной еды да потягивать пиво.
Удора освободили раньше меня на две недели. Перед отлетом я еще раз напомнил парню о том, что если он хочет славы, денег или хотя бы интересного времяпрепровождения, пусть отправляется на планету Ттрил в ЦФ, и найдет агентство Тоя Ильмонга «Звездопад». Апранец заносчиво заявил, что скорее залезет в пасть к рептилоиду, чем полетит в ЦФ, но я питал надежды, что доводы рассудка победят его предубеждение против центавриан, и он-таки доберется
Без апранца стало скучно. Кроме комиссии, психолога и врачей никто мной не интересовался в Арете, и Род Малейв никак о себе не заявлял. Мама не позвонила ни разу, хотя у нее потребность постоянно связываться со своими чадами и узнавать, что у них нового. По матери я скучал сильнее, чем по отцу, братьям. У нас всегда были отличные доверительные отношения, но все изменилось, когда выяснилось, что я сделал внушение Ларии.
Больше всего на свете мама боялась, что я при своей силе пойду по наклонной, и когда выяснилось, что я совершил преступление, причем серьезное, это сильно по ней ударило. Несмотря на усилия Ларии и ее Рода, мне не грозила отправка на Хесс: Род Малейв не допустил бы подобного позора. Если нужно наказать сына Рода, то это делается втайне… Отец хотел наказать меня по-своему, но мама выступила против и потребовала, чтобы я понес наказание, как обычный гражданин. После долгих споров отец уступил, принес извинения Роду Ларии, и меня отправили на Хесс.
Но стало ли матери легче? Нет. Когда она прилетела на Хесс, то была невероятно холодна, и не только со мной — Неро тоже досталось холодка; не зря братец злился на меня и напоминал, что наша родительница стала сама не своя. А что же с ней стало, когда она узнала о том, что меня эо-блокировали?
После освобождения я первым делом решил прилететь к ней и попросить прощения. Не только за то, что сделал внушение Ларии, но и за другие внушения, и за другие проступки, мелкие по сути своей, но опасные в перспективе. Сначала ты делаешь себе послабление в мелочи, потом замахиваешься на большее, и в итоге ты уже беспринципная сволочь, которая все себе дозволяет. Такой ведь увидела меня Тана?
Тана, снова она… эта красноволосая мозгодробилка рано или поздно просачивалась в мои мысли, появлялась во снах, ярко воспроизводилась в памяти… Она являлась мне то злющей полицейской, то смущающейся зайкой, то упрямым дубиком, то милой лапушкой…
Найти ее? А дальше что? Дальше — как?
Я терялся и впадал в ступор, когда пытался спланировать нашу с красноволосой встречу. Более того, я боялся, сам не зная, чего. Может, того, что Тана не поймет моего поступка? Она ведь тоже влюблена в мой образ, а не в меня самого. Как она отнесется к тому, что я теперь эо-блокирован?
Ни одна девушка еще не вызывала у меня столько страхов, желаний, надежд… Что, если это просто ненормальная зацикленность наподобие той, которую так явно демонстрировала Лария?
Я не мог однозначно ответить себе, кто для меня Тана. Но однозначно то, что она для меня событие более значительное и травмирующее, чем блокировка эо.
С Хесса меня забрал отец. Его прибытие не осталось незамеченным… На Арету тень легла, когда его личный космолет спускался с орбитальной станции; жители города задрали головы и с испугом смотрели на зловещий аппарат центаврианского производства (у них с матерью была ссора из-за того, что он отказался летать на космолетах корпорации «Корилайн»). Услугами космопортов отец, как правило, пренебрегает, и путешествует, как считает нужным.
Мы встретились в больнице, где
Я словно вернулся в детство, в то время, когда только вошел в семью и боялся неведомого, непонятного и жутковатого Гоина Малейва; при его появлении я покрывался льдинками-мурашками, хотя и храбрился внешне. Вот и сейчас сердце трепыхнулось рыбкой, а по коже побежали мурашки — те же, льдистые… По уровню эо отец тоже в своем роде уникальный, но психокинез сам по себе его не привлекает. Область интересов Гоина Малейва — это политика, рычаги — деньги, цели — процветание человеческих рас и истребление враждебных нам рептилоидов и гибридов.
О Главе Рода Малейв чего только не говорят: что он на самом деле агент спящих, что живет уже больше тысячи лет, что умеет менять облик силой мысли, что убил предыдущего Главу Рода… Что из этого правда, а что нет, я не могу с уверенностью сказать. Для меня Гоин Малейв — отец, и этим все сказано.
С виду он типичный центаврианин первой крови. Рост, сложение, стать, правильные черты, гладкая кожа, темные волосы, консервация в вечно молодом, условно тридцатилетнем возрасте — вот его портрет, а также портрет любого другого высокородного гражданина ЦФ. Из классического набора внешних признаков центаврианина выделяются только неожиданно светлые серые глаза.
Я выразил ему почтение, склонив голову и приложив ладонь к сердцу.
— Блага, отец.
— Блага, сын, — произнес он, склонив в свою очередь голову, и принимая мое приветствие. — Ты здоров. Хорошо.
Этими пятью словами он и ограничился; далее он разговаривал только с членами комиссии и врачами.
Все прошло быстро, тихо, нервно — в присутствии отца мало кто не нервничает. Мне в последний раз замерили уровень эо (замер показал нулевой уровень), извлекли имплант, после чего поздравили с освобождением и выразили надежду, что из меня получится благонадежный, пусть и эо-блокированный, гражданин Союза людей.
Очень многие в Арете даже не подозревали, что великий и ужасный Гоин Малейв явился на Хесс не по делам, а чтобы забрать своего нерадивого отпрыска; о том, кто я, знали в десятом поселении трудовой колонии, а за его пределами я был просто осужденным 7-2-з. Меня редко узнавали (спасибо не самой приметной внешности), а если и узнавали, то просто смотрели недоверчиво и сомневались. Неузнанным я пожил в Арете, неузнанным ее и покинул.
Гоин приберег отповедь на потом, так что, покидая планету, мы говорили о готовности к полету, о моем самочувствии, о том, остались ли у меня незавершенные дела на Хессе… Мы неторопливо поднялись в космолете, снова напугавшем жителей Ареты, к орбитальной станции, а потом перешли в звездолет, также принадлежащий Роду Малейв.
Когда звездолет отстыковался от орбитальной станции, и капитан корабля дал приказ использовать особый вид энергии, который аккумулируют на станциях, где работают так называемые «батарейки», я отправился к панорамному окну, чтобы полюбоваться тем, как переливается, сверкает, пульсирует немыслимыми цветами использованная энергия перед тем, как развеяться во тьме космоса. Цвета сливаются в сочетания, которые трудно представить, осмыслить, и только ты привыкаешь к созданной картине, как энергии складываются в иной узор, и ты снова зависаешь в восторге. Никакой логики, просто буйство цвета, последние всполохи использованной энергии… Это зрелище всегда меня завораживало; когда я первый раз увидел сброс энергии, онемел от восторга и, вроде, даже заплакал. Мне было четырнадцать.