Аргентина: Крабат
Шрифт:
Марек Шадов легко толкнул девочку в плечо:
— Назад! Близко не подходи.
...Он — у передней дверцы, двое одинаковых — в двух шагах, пиджаки расстегнуты, шляпы натянуты на нос. Тот, что слева, жует, тщательно двигая массивной челюстью. Третий чуть дальше, как раз между двумя авто.
Гости переглянулись, тот, который жевал, чуть помедлив, лениво сплюнул на брусчатку.
— Где эта женщина, Шадов? Где Вероника Оршич?
Второй плевать не стал, подбодрил взглядом:
— Говори, говори, Шадов, пока кости целы.
Марек ничуть не удивился. Берн — совсем не Шанхай, но разбираются везде сходно. Парней прислали правильных, при мускулах и реакции. Стоят хоть и расслаблено с виду, но каждое движение ловят. Еще и третий на подхвате, переступает с ноги на ногу.
Убежать не получится, напугать тоже... Что остается?
Он поглядел на жевуна, сначала на носки ботинок, после на пряжку брючного ремня. Лицом побрезговал.
— А перед Козлом ответить не боитесь? Вам что, жетончик давно в ноздрю не совали? Бронзовый, овальный — и на цепочке. Аверс — орел с крылышками, реверс — буковки с циферками...
Именно такой показал ему брат. Номер, правда, прикрыл большим пальцем.
— ...Буквы в два ряда, а цифр ровно четыре. Ну?
Гости не испугались, а если и удивились, то не слишком. Но — покосились друга на друга, на какой-то миг отведя взгляд. Миг — это совсем недолго, однако вполне достаточно, чтобы превратить мир в прозрачный кристалл-многогранник. Иге, ля гё, сэн...
Иге — тыльной стороной ладони в глаз, резко, что есть силы. Левого!
Ля гё — шаг вправо и немного назад. Носком туфли — в колено, не в чашечку, сбоку. Правого!
Сэн... Как получится. Третьего!
Маленький злой шарик в самом центре мира-кристалла еле заметно дрогнул...
Иге! Ля гё!..
Третий сплоховал — купился на самое простое. Когда Марек на бегу сунул руку под пиджак, слева, где положено носить «скрытую» кобуру, оловянный солдатик в черном потерял лишнюю секунду, соображая, и лишь потом повернулся и кинулся наутек. Этого хватило, чтобы, зайдя справа, перехватить руку у плеча и локтя — точь-в-точь как на тренировках у английского боцмана. Дальше — совсем просто, хоть глаза закрывай: шаг правой поближе к чужой ноге, самому присесть на левую, правую — слегка вперед. И — рывком, изо всех сил, потянуть тяжелое, словно бревно, тело влево и вниз...
Бросок! Отскочить назад! Сэн!..
Всё? Всё! Первый стоит, обе руки прижаты к лицу, второй приклеился боком к пыльной брусчатке, пальцы вцепились в колено. Этому еще лежать и лежать. Третий... Встанет, но не сразу. Не слишком удачно приземлился.
— Полиция! Полиция! Убиваю-ю-ют! Помогите!
И маленькие девочки способны громко орать. А если еще и добавить визгу...
— Да помогите же! Папу убива-а-ают!..
Марек одобрительно кивнул. Герда успела спрятаться за коричневый бок «Антилопы». Сзади, в нескольких шагах, открытая дверь подъезда...
— Помогите-е-е-е!..
Берн — совсем не Шанхай. Китайскую полицию звать бесполезно, швейцарская же — вот она. Прибыла секунда в секунду, чтобы увидеть, как черное авто, слегка виляя, покидает улицу-ущелье.
Марек ошибся: второй сумел-таки стать на ноги, а вот третьего пришлось поднимать и вталкивать в открытую дверцу. Наблюдал он за всем этим вместе с Гердой возле подъездных дверей. Третьим в их компании оказался портье, маленький аккуратный старичок в больших роговых очках.
— Что случилось, господа? — служебным голосом вопросил старший наряда.
— Les boches malpropres![67] — доложил портье.
7
Эйгер над головами — и он же — резким карандашным силуэтом — на листке из блокнота. Сейчас, ясным днем, Огр-великан не кажется страшным. Просто еще одна вершина, которую обязательно нужно взять.
— Седлмайер и Мехрингер мочалили прямо, самой короткой проблемой, — карандаш Курца впивается в воздух, затем касается бумаги. — Думали, что хоть и насосом, рукоходом, но прогребут.
— Не прогребли, — Хинтерштойсер не смотрит в блокнот, взгляд его прикован к белой вершине. — Только по диагонали, Тони! Проблема на лишние двое суток, но иначе не выйдет. Сначала будем бить крючья каждый метр, потом крючья кончатся...
Военный совет открыли на невысоком холме, чуть в стороне от палаточного лагеря. Дождь перестал с рассветом. Через пару часов, дав траве подсохнуть, разбили палатку, заварили кофе на маленьком костерке...
— Предлагай! — Курц.
— По трещине — к Красному Зеркалу. Потом — Ласточкино Гнездо и Первое Ледовое поле.
Карандаш легко касается бумаги. Огр на рисунке слегка напоминает палатку — острый угол, впивающийся в небо. Настоящий Огр почти такой же, но полог палатки заметно вдавлен внутрь.
— Не выйдет, Андреас. Перед Первым Ледовым — скала, — грифель с силой упирается в бумагу, рисуя неровную трапецию. — Гладкая плита больше тридцати метров. Селдмайер назвал ее Замком Норванда. Не прогребем, только в обход.
Андреас не видит рисунка. Незачем, он уже там, на Стене.
— Прогребем, Тони, не сомневайся!.. За Первым Ледовым полем — Второе. Занудно, однако не критично — хоть и положилово, но хапалы есть, осилим. Потом «Утюг», «Рампа» и «Снежный Паук». Успеваешь?
Хинтерштойсер спокоен, как спокойна выпущенная из лука стрела. Как пуля в полете. Все решено, ничего уже не изменить, не повернуть назад. Андреас знает, что Огр слышит каждое их слово, но это только заводит его, бодрит, наполняя душу радостной, легкой злостью. Слушай, Огр, слушай. И готовься! Ход первый, ход второй, третий...
— После Паука — выходная трещина, ее даже отсюда видно. Оттуда — прямо к вершинному гребню.
...И — в дамки!
— Аллилуйя! — Карандаш Курца ставит жирный крест у треугольного острия горы-палатки.