Аргентина: Крабат
Шрифт:
На концерт Марек Шадов надел свой лучший костюм. Пистолет решил не брать.
***
Щелчок — сухой, но резкий. Взведенный курок...
Марек Шадов вздрогнул, сигарета выскользнула из пальцев. Рядом белым призраком стояла Герда. В первый миг он не мог понять, что с ней, и только потом сообразил. Простыня — закуталась до самой шеи, лишь рука торчит — с горящей зажигалкой. Не очень понимая, что делает, мужчина поднял с коврика сигарету...
Зажигалка погасла.
— Если ты... — девочка
Помолчала, закусила губу.
— Ты очень сильный, Кай. Я знаю.
Зажигалка негромко ударилась об пол. Герда поправила простыню, повернулась, добрела до кровати. Легла — упала — лицом вниз, рывком натянула одеяло, затем нащупала подушку и нырнула под нее, прижав растопыренной ладонью.
Замерла.
Мужчина поглядел на сигарету, хотел сжать пальцы, чтобы превратить в труху. Сдержался и просто положил ее возле пепельницы.
4
Прежде чем открыть темную полированную дверь и вдохнуть тяжелый, пропитанный винными парами воздух, Хинтерштойсер поразился собственной непоследовательности. Уйти с пьянки, чтобы оказаться точнехонько в гостиничном баре! Абсурд? Можно и хуже назвать.
Во всем виноват был швейцар. От входа в Нордхауз Андреас побрел куда глаза глядят. Глядели же они прямо, где совсем неподалеку горели огни главного корпуса «Des Alpes». Больше некуда, дождь слева, дождь справа, сверху тоже он, а там можно и под козырьком постоять возле стеклянных дверей. Даже покурить, если сигареты не промокнут.
До входа добрался, сигареты промочил. Первая не загорелась, вторая тоже. Verfickte!.. Собрался достать третью, но в этот миг совсем рядом могучей коренастой тенью соткался швейцар, в фуражке и при непременном зонтике. Взглянув недоуменно, достал из кармана форменной тужурки тяжелый серебряный портсигар. Негромко щелкнул замочек. Андреас поспешил поблагодарить — и был назван по фамилии. Хинтерштойсер немало изумился, но выяснилось, что он в этих местах — личность известная. Об их с Курцем приезде уже оповещен весь отель, в холле даже фотографии повесили.
Это еще можно было понять, гостиница не зря прозвана «Гробницей Скалолаза», но швейцар удивил еще больше, сообщив, что уже не первый день активно работает нелегальный, но никем не преследуемый тотализатор. Ставки на взятие Северной стены постоянно растут, и они с Тони в этом списке вторые. Первое место с большим отрывом занимает Эйгер Всемогущий.
Хинтерштойсер поглядел налево и вверх, где за темной ночной мутью пряталась неприступная снежная вершина. Сжал кулаки.
Швейцар посоветовал «герру Хинтерштойсеру» не мокнуть понапрасну, а смело идти в «Des Alpes», потому как его, равно как и «герра Курца», велено пускать. Отель в полном распоряжении гостя, более того, некоторые дамы уже спрашивали и весьма интересовались.
Андреас, бросив на служивого загнанный взгляд, спросил, где в отеле бар, не переехал ли. А куда еще идти в мокрой куртке и тренировочной обуви?
Бар оказался там же, где и год назад, в его последний приезд — прямо и сразу же налево.
А, прорвемся!
Прорываться пришлось не только сквозь спертый воздух, но и через немалую толпу. Бар был полон, причем публика уже успела отдохнуть ничуть не хуже, чем братья-скалолазы в спортзале. Свободных столиков не нашлось, даже у стойки сгрудилась немалая толпа. Андреас сперва хотел повернуть назад, но потом сообразил, что возвращаться некуда. Поминки по бездарно потраченному вечеру можно справить и здесь.
Очередь расползлась вдоль всей стойки, не поймешь, где хвост, слева ли, справа. Андреас предпочел стать по левую руку, забившись в самый угол. По крайней мере, тепло, не каплет — и музыка играет, причем американский джаз, который не часто услышишь в Рейхе. Кэб Кэллоуэй, мистер Длинный Пиджак, со своей «Минни-попрошайкой».
Хайди-хайди-хайди-хай! Ходи-ходи-ходи-хо! Хиди-хиди-хиди-хи! Совсем неплохо!Он сунул руки в мокрые карманы, пригладил ладонью волосы, тоже мокрые, и приготовился ждать, пока вечер кончится. «Хайди- хайди-хайди-хай! Ходи-ходи-ходи-хо! О-о-оп!.. Сошлась со Смуки Минни-шлюха. Она любила — он коку нюхал!..»
— Господин Хинтерштойсер!..
Голос был негромок, но Андреас услыхал сразу. Вероятно, потому, что прозвучало совсем рядом, пусть и не под ухом, но почти.
Обернулся.
— Присаживайтесь! Я уже ухожу.
Столик — как раз за спиной, маленький, только для двоих. Первый, крепыш лет тридцати, стоит, второй, в пиджаке штучной ткани, сидит, причем спиной, лица не разглядеть.
Хинтерштойсер думал недолго. Отчего бы не присесть, если приглашают? Подошел к тому, что стоял, хотел сказать «спасибо»...
— Роберт! — Крепыш протянул руку. — Кстати, если понадобится самолет, смело обращайтесь!
Рукопожатие — сильное, фигуре под стать, улыбка.
— Счастливо — и удачи!
Андреас не без опаски поглядел на свою ладонь. Не почудилось ли? Только что был здесь, руку пожимал — и сгинул, словно в табачном дыму растворился. И лицо... Совершенно не запомнилось, а ведь рядом стояли.
— Присаживайтесь!
Это уже сзади. Андреас, кивнув, обернулся, поглядел на толпу у стойки.
— Я... Я что-нибудь закажу.
— Уже.
Хинтерштойсер настолько удивился, что послушно присел.
***
— Имеется чисто техническая трудность. У меня есть привычка — обращаться к своим клиентам по фамилии. Ваша очень длинная...
Черная рубашка под темно-серым, из лучшего магазина, пиджаком, часы на серебряном браслете. Плечами широк, вполне под стать сгинувшему Роберту.