Аргентина: Крабат
Шрифт:
Собственно, и все. Осталось только пройти. Замочалить. Решить проблему.
***
— А когда-нибудь на Стену станут подниматься за день[68]. Представляешь, Андреас? Утром выпили кофе в лагере — а ужин разогрели на примусе где-нибудь у вершинного гребня.
— Скажи еще за час! Если крылья изобретут, станут. Или тоннель еще один прогрызут, прямо к вершине. Но это, Тони, нечестно, хуже, чем политика. Нет, не хуже — то же самое.
С холмика никуда не ушли. Бросили куртки на высохшую до хруста траву, улеглись глазами в небо,
— Новости знаешь?
— Не знаю, Тони. И знать не хочу. Да какие новости? Ополченцы в Судетах освободили еще один город при поддержке заблудившегося в Рудных горах артполка Вермахта... Сегодня утром мне австрийцы газету сунули, так даже в глазах зарябило. Ну их всех!
На горизонте, слева, если от вершины Эйгера смотреть, вновь начали собираться серые тучи, их было много, одна поверх другой, но двое, смотревшие в бездонное летнее небо, еще об этом не знали. Через два часа снова пойдет дождь, синева сменится низким черным пологом, а над склонам Эйгера-Огра беззвучно вспыхнут первые молнии. Потом глухой артиллерийской канонадой докатится громовое эхо, ударит в уши, отзовется болью в затылке. На каменные склоны горы-великана обрушатся потоки воды, делая недоступное еще более недоступным. Старый Огр, радуясь своей безбрежной силе, грозно оскалится каменными челюстями.
Они не знали — неоткуда. День был ясен, воздух свеж, остро и пряно пахла выгоревшая на солнце альпийская трава.
— В отеле весь верхний этаж освободили — для немецкой делегации. Слыхал, Андреас? И еще несколько номеров в Северном корпусе. Сегодня к вечеру начнут подъезжать, там их целая толпа. Гитлера не будет, это точно, но кого-то очень важного ждут. И еще... Вроде бы решено на Стену послать не «двойку», а две «двойки»: эскадрилью «Эйгер» и кого-то из союзников. Итальянцев, австрийцев — не знаю.
— Две «двойки» — чтобы вернуться живыми, это понятно, Тони. Трое одного вытащат, а просто «двойка» обречена. Но и риска тоже вдвое больше. Ты сам говорил: Эйгер — это лотерея. Кто-то из четверки наверняка вытащит билет с черным крестом. У двоих еще есть шанс проскочить.
***
...Молодые ребята, обоим чуть за двадцать, немцы, говорящие на среднебаварском, уроженцы маленького Берхтесгадена, военнослужащие вермахта в самовольной отлучке, сами того нисколько не желая, посмели нарушить целостность мнящего себя единым и единственно возможным Мира. Они создали свой, пусть и маленький, но совершенно особый, отделив себя от всех прочих ледяными склонами Эйгера. В покинутом ими большом Мире было очень неспокойно, миллионы людей ждали всеобщей войны, кто со страхом, а кто с надеждой и плохо скрытой радостью. Горели Судеты и Тешин, города и села переходили из рук в руки, беженцы брели по дорогам, боясь даже оглянуться. Австрия, забывшая давнюю цесарскую славу, готовилась стать одной из провинций Рейха, даже не Остеррайхом — Остмарком,[69] чтобы навек исчезло гордое имя. Прошлым ненастным вечером в забитом разгоряченными потными «наци» Спортхалле колченогий доктор Геббельс впервые упомянул литовскую Клапейду — «исконно немецкий Мемель». По стране, в сердце которой молодые люди нашли приют, тоже дули холодные ветры. Над городами взвивались флаги со
В мире, который посмели выкроить себе Тони Курц и Андреас Хинтерштойсер, ничего этого не существовало — и существовать не могло. Только холм, только палаточный лагерь, только покрытый редким лесом склон — и Норванд, их Северная стена. Мир был мал и хрупок, ледяные склоны Огра в любой момент могли сомкнуться, уничтожая дерзких. Большой Мир, жаждущий войны и крови, не хотел отпускать бесстрашных беглецов.
Они об этом не думали, просто смотрели в небо. Тем и прекрасен был их Мир-Стена...
***
— Безнадежно, Андреас! У Ингрид жених, она собирается к нему в Штаты, уже билет на пароход купила. Там какая-то проблема с наследством, если не выйдет замуж, то ничего и не получит. Как в книжке, ей-богу! А что я? Слесарь — и еще горный гид. Год поработаю — скоплю на колесо от «Испано-сюизы».
— Они все очень маленькие, Тони. Когда ты посмотришь на них с вершины Огра, то поймешь это сразу. Пусть делают что хотят! Наша книга — она совсем другая. «Нас будет ждать драккар на рейде, и янтарный пирс Валгаллы, светел и неколебим...»[70] А как туда добраться, мы оба знаем.
8
Первой красный «Родстер» увидела Герда. Оглянулась назад, прищурилась.
— BMW 315/1, Roadster, «альпийский гонщик». Шесть цилиндров, первое место на весенней гонке в Нюрбургринге.
Девочка была занята делом. Как только выехали из Берна, она достала блокнот и принялась фиксировать все, что казалось ей достойным внимания. Такового оказалось не слишком много. Город кончился, горы еще не начались. Обычная трасса, не слишком широкая, немецким автобанам не чета. Вокруг лес — сосны, белый песок. Небо, несколько серых туч у горизонта. Смотреть не на что, только на шоссе. А чему на дороге быть, кроме автомобилей?
Марек, о «гонщике» даже не слыхавший, поглядел в зеркальце заднего вида. Оценил, проникся. Лупоглазая красная, в цвет пожарных машин, торпеда с открытым верхом. И спешит, словно на пожар.
— Альпы скоро, Герда. Вот и гонит. Соскучился!
«Альпийский гонщик» его не слишком беспокоил. Кружа по узким бернским улицам и позже, выезжая на трассу, ведущую от федерального города на юго-восток, Марек то и дело поглядывал назад, опасаясь увидеть знакомое черное авто. Пару раз невольно вздрагивал, но тут же успокаивался. Хоть и черное, но другое. Видать, потеряли след.
Полицейские составляли протокол без малейшего азарта. Ни стрельбы, ни грабежа, обычная драка между туристами, к тому же подданными Рейха, личностями с недавних пор заведомо подозрительными. Бдительный портье успел запомнить номера беглецов — немецкие, как и на «Антилопе». Сам «Lorraine Dietrich 20 CV», а особенно его боевой раскрас, вызвали немало вопросов. На документ из общества «Сила через радость» взглянули кисло, но придираться не стали.
Отпустили, однако взяли адрес отеля «Des Alpes», велев не покидать территорию Конфедерации до конца расследования.