Аргентина: Крабат
Шрифт:
— Не стоит, — женщина улыбнулась. — Я — апашка.
11
Хинтерштойсер понял, что сейчас заплачет, и здорово испугался. Или наоборот, испугался до того, что едва сдержал слезы.
— Я должен встать! Обязательно. Сегодня! Ну... Завтра к вечеру, в крайнем случае.
Прозвучало не слишком убедительно. Трудно настоять на своем, когда лежишь голый под простыней на чужой кровати, к тому же в чужом гостиничном номере.
— Кому должен? — Ведьма из «Гензель и Гретель» склонилась
Андреас понял, что имеет смысл и вправду замолчать. Злиться Хелена умела и могла. К тому же кости были целы, лекарства сняли боль (ну почти), в каком же шкафу спрятана его одежда, Хинтерштойсер успел заметить и запомнить. А то, что доктор прописал три дня покоя... Мало ли что доктора пишут в своих бумажках?
...И не виноват Тони, не виноват! Он же Антониус Курц, а не Вильгельм Рентген!..
Кажется, не сдержался, вслух проговорил. Крючковатый ведьмин нос оказался совсем рядом.
— Хинтерштойсе-е-ер!
Теперь и язык прикушен. Поздно!
— Я хочу снять фильм. Хороший фильм, Хинтерштойсер! Там будут горы, снег и много крупных планов. Художнику без разницы, кто его натурщик — эсэсовец или «болотный солдат». Фюрер приказал Стену взять — и ее возьмут. Любой ценой — и тебе, мальчик, лучше не знать, какой именно. Спать крепче будешь!..
Андреас вспомнил слова Курца о таблетках и невольно вздрогнул. Женщина заметила. Оскалилась, высунула язык.
Лизнула — прямо в горячие губы.
— Они умрут, Хинтерштойсер. После того, что с ними сотворили, долго не живут. Эти белокурые парни уже калеки, големы на один рывок. Их отправят в Судеты или еще куда-нибудь — и торжественно похоронят. Крупный план... Это не спорт, мальчик, это scheisse-политика. А фильм останется. И ты останешься, Андреас. Когда-то я сделала тебя мужчиной. Не хочу, чтобы ты умер — или попал в Дахау. Впереди целая жизнь.
— Нет, — хрипло проговорил Хинтерштойсер, пытаясь поймать ее взгляд. — Впереди только Норванд, только Стена. Если я не пойду сейчас, Хелена, у меня не останется ничего! Совсем ничего, понимаешь?
Ай! Пощечина была настоящей, до звона в ушах.
— Идиот! Тебе двадцать три года, ты — лучший скалолаз Германии, земляки тебя на руках носят, девки сходят с ума. Я сниму о тебе фильм, каких еще не было. Только фамилию сократим, чтобы на афише вместилась... А еще я тебя бешено хочу, Хинтерштойсер — и всегда хотела. Тебе мало?
Андреас взял ее ладонь, приложил к горящей огнем щеке.
— Все это только будет, Хелена. Между мною и жизнью — Северная стена. Я должен ее пройти. Сейчас! И ты это знаешь.
Ее лицо исчезло. Андреас приподнялся на локте. Женщина стояла к нему спиной, сгорбившись, словно постарев сразу на много лет. И голос прозвучал незнакомо,
— Чего ты хочешь, мальчик? Что я могу сделать?
— Ты и так все уже сделала, — заспешил он. — Но... Помнишь, когда мы встретились, я тоже сильно разбился. А ты меня за день на ноги поставила. Ты умеешь, Хелена. Выручи!
Спина дрогнула.
— Хорошо. Только не смей меня потом благодарить, Хинтерштойсер. Я тебя не выручу, я открою тебе дорогу на Эйгер... В титрах не будет слов «The End». Только нетронутый снег — и пустое небо.
12
Вначале Марек хотел проследовать мимо, прямо к лифту. Мало ли кому захочется посидеть на ступеньках в поздний час? Но все же не удержался, взглянул. Вдруг что-то не так? И — поспешил подойти.
Девушка. Платье богатое, вроде как виденное. Лица же не разглядеть, в колени спрятано. Не человек, а какой-то ежик.
— Простите, вам помочь?
Ежик издал странный звук, словно он резиновый и продырявленный насквозь.
— Еще один помощничек. Оставьте меня в покое!
Совет был здравым, а голос подозрительно сиплым. Но мужчина все-таки рискнул. Протянул руку, нащупал подбородок. Развернуть ежа не удалось, но взгляда он все-таки удостоился. На ногах устоял, пожал плечами:
— Дело хозяйское. Но если Гертруда о вас спросит, я ей правду скажу. Не привык лгать.
— При чем здесь...
Баронесса Ингрид фон Ашберг-Лаутеншлагер Бернсторф цу Андлау попыталась встать, опираясь на руку. Не вышло, кисть подломилась. Марек Шадов, не став миндальничать, просто вздернул ежика за плечи и прислонил к стене.
— Вас куда оттащить?
Девушка взглянула мутно.
— Я... Я н-не пьяная. То есть я сама дойду. А вы — отец Гертруды, личность во всех отношениях положительная. О таких, как вы, даже слушать противно. Но если вы, герр Шадов, положительный...
Покачнулась, однако была поймана и возвращена на место.
— ...Тогда скажите, положительный, почему я все ломаю? Хотела... Хотела помочь хорошим людям... Хотела... Много чего я хотела.
— Хотели — так помогите, — резонно рассудил Марек. — Только помогают обычно трезвые.
Пальцы с аккуратным маникюром нащупали ворот его рубашки. Мужчина порадовался, что не надел галстук.
— Вы... Вы как мой кузен. Он тоже... положительный. А я для него — зубная щетка. Как я помогу, герр Шадов? Андреас и этот... святой Антониус уйдут на Эйгер — и всё!
— То есть как всё? — удивился он. — Они уйдут на Эйгер, поднимутся, постоят на самой макушке. А дальше?
Муть исчезла из глаз. В бледном северном небе вспыхнула искра.
— Дальше... По Северной стене спускаться нельзя — смерть. Они пойдут по Западному склону. Но... В Германии их тут же арестуют! Или даже прямо здесь, наци не церемонятся. Арестуют — и...