Аргентина: Квентин
Шрифт:
И это было все.
Никола Ларуссо разочаровался первым. Махнул ручищей и ушел обратно, к солнечному свету — как он пояснил, писать протокол. Уолтер и братья из ларца решили продолжить осмотр, но уже без всякого энтузиазма. Стало ясно, что искать в Волчьей Пасти нечего. А доктор Ган, заглянув на минуту в проход, быстро вернулся к белому «экрану», где и занялся делом. Присел на камень, достал рулетку, карандаш, положил на колени блокнот.
— Если интересно, идите сюда! — наконец позвал он. — Самое главное — тут.
* * *
Хинтерштойсер
— Гладкий какой! Видать, полировали.
— Это вряд ли, — усомнился Курц. — Я такое в горах видел. Природа отшлифует лучше всякого ювелира.
Отто Ган оторвался от блокнота, пружинисто встал.
— Не принципиально. По-моему, следов искусственной обработки нет. Но даже если бы и имелась, разницы не вижу. Стены пещеры доломитовые, порода самая обычная, похоже, с примесями кальцита. А вот что это? По виду тоже доломит, но… Не он.
Уолтер, в геологии не сведущий, предпочел промолчать. В Теннесси ничего похожего точно не было.
— Так что мне начальству написать, синьоры? — прогудело от входа. — Вы, синьор доктор, — человек ученый, заслуженный, вот и проясните вопрос. Что тут в пещере светиться может? Эта каменюка?
Никола Ларуссо неторопливо перебрался через завал, присел на камень, положил блокнот на колено.
Немец развел руками.
— Но, господа, я же не геолог! Если бы вы спросили меня о весенних обрядах средневекового населения Германии, я бы вам целую лекцию прочитал. Я историк, этнограф. Пусть ваше начальство приглашает специалистов, им и карты в руки… Ладно! Доломит, в принципе, светится…
— О! — сержант поднял вверх большой палец. — Molto buona! Так и пишем.
—…Но только в ультрафиолетовых и катодных лучах. И уж точно не красным светом. Но этот выступ — не доломитовый. А какие минералы могут излучать свет, да еще такой силы, даже не представляю.
— Грааль, между прочим, светился, — вспомнил Уолтер. — Я это в кино видел.
Отто Ган покачал головой.
— Вальтер, помилосердствуйте! Не бейте по больному месту. Ну, не знаю! Ахмед аль-Бируни, арабский ученый, писал, что при определенных условиях светиться может красный яхонт, но что он имел в виду, непонятно. Рубин? В некоторых легендах светятся гранат и киноварь. У Геродота, кажется, упомянута колонна из светящегося смарагда — так в древности называли изумруд. Что-то такое якобы видели на Цейлоне…
—…На Цейлоне, — подхватил сержант, водя карандашом по бумаге. — Изумруд… Smeraldo… Вы не спешите, синьор, я на итальянский перевожу. Вот уже и факты! Чем больше напишешь, тем меньше взгреют.
— Но оно же не само светится, — внезапно заметил Хинтерштойсер. — А от лунного света. Потому и в полнолуние, что лучи до камня достают.
Доктор Ган без особого интереса взглянул в сторону входа.
— Все может быть. Флюоресценция, термолюминесценция, да мало ли? Пусть геологи работают. Для меня тут ничего особо любопытного нет. Кроме того, конечно, что в основе предания о Bocca del Lupo лежат вполне реальные факты. Возможно! Самого свечения мы пока
Уолтер, напротив, был весьма доволен. Не зря ехал! Это вам не по нью-йоркским кварталам круги писать! Кроме того, ему почему-то показалось, что немец скромничает. Делает вид, что ему этот камень не слишком нужен, а сам чуть не полблокнота исписал. И слова какие знает! «Термолюминесценция»! С первого раза и не выговоришь.
Маленький осколочек, найденный возле «киноэкрана», молодой человек на всякий случай припрятал. Пригодится.
— Думаю, для первой разведки более чем достаточно, — подытожил Отто Ган, пряча блокнот. — Пора собираться. Все, что могли, сделали.
Никто не возразил, только Тони Курц, покосившись на гладкий камень «киноэкрана», проговорил негромко:
— А мне почему-то кажется, что главного-то мы и не увидели.
5
Человек и его комната. Портрет в интерьере.
…Пухлые щеки с ямочками, тяжелый, слегка вздернутый нос, яркие губы, серые глаза под изящными бровями. Седеющие волосы аккуратно зачесаны наверх. Дорогой светло-коричневый костюм, пиджак нараспашку, галстука нет, ворот кремовой рубашки
расстегнут. Сильные руки, ухоженные ногти.
Тисненый линкруст по стенам, тяжелая люстра на цепях, окна скрыты шторами, пол — ковром.
Диван темно-коричневой кожи с неярким блеском, открытая бутылка французского коньяка на маленьком столике, хрустальные рюмки. Правее тумбочка, радиоприемник — немецкий «Телефункен». Стол мореного дуба. Зеленая столешница пуста, нет и чернильницы, только овальное зеркало в бронзовой раме.
Мухоловка стояла лицом к дивану, напряженная, нервная. Руки по швам, пальцы впились в ладони. Серая форменная рубашка, нашивка на рукаве, строгая темная юбка. Недавно подстриглась, короткие волосы стали еще короче.
Мягкий табачный дух. Рядом с коньячной бутылкой — тяжелый портсигар старого серебра. В углу часы с медным маятником, маленькая стрелка на семи, большая на двенадцати. Утро ли, вечер, не разобрать.
Сидевший на диване потянулся за портсигаром, нажал на кнопочку (желтый камешек в оправе), раскрыл, достал папиросу.
Улыбка.
— Тебе очень идет форма. Жаль, ты редко ее надеваешь.
— Я… — девушка сглотнула. — Мне рубашка не нравится. На юнгштурмовку[34] похожа.
— Уверен, тебе бы очень шла юнгштурмовка.
Щелчок зажигалки. Первая, самая сладкая затяжка.
— Кури, Анна! Если хочешь, возьми «Житан», он у меня в ящике стола.
Девушка мотнула головой.
— Не хочу. Я сейчас почти не курю, господин…
Улыбка пропала, мягко дрогнули губы.
— Постарайся не нарушать наш уговор. Никаких титулований, раз мы не в служебном кабинете. Бери сигареты.
Мухоловка покорно кивнула.
— Извини, Эрц. Я… Я свои.
Нащупала лежавшую на стуле сумочку, выхватила пачку. Не удержав в руках, выронила на ковер. Тот, кого назвали Эрцем, отложил папиросу, встал, шагнул ближе.