Аргентина. Крабат

Валентинов Андрей

Наставник Дэн все-таки удостоил его аудиенции, даже угостил чаем. Откровенничать Марек не собирался, но слово за слово…

– И еще… К вам в школу мальчишки приходят, обычные, с тех же улиц. Поглядит такой, как вы, шифу, законы тяготения нарушаете, и повернет обратно. Испугается, в себя не поверит! Хотя… Может, так и надо, чтобы образец перед глазами был… Извините, шифу, кажется, запутался.

Под безвкусный желтый чай китайские слова рождались словно сами собой, даже «ваниоуинли динглу» [37] вспомнилось.

37

Здесь

и далее персонажи изъясняются не на классическом пекинском диалекте китайского языка, а на шанхайском (диалектная группа «У»).

– Вы не запутались… жуши туди, – наставник еле заметно улыбнулся. – Вы сочинили коан и сами его решили.

– Коан? Который про корову с хвостом? – встрепенулся упрямый Марек. – Нет, шифу, это не мое. Некогда мне коаны решать. Вся ваша, уж извините, восточная мудрость…

…«Дангфанг жигуи» – когда только выучилось?

– …Для тех, кому не нужно с рассветом вставать, чтобы на рисовую лепешку заработать. У нас в Европе то же самое – спортом богачи занимаются. Ну… Или те, у кого иного шанса нет, чтобы пробиться. Но в настоящем спорте не пробиваться надо, а расшибаться в лепешку, себя не жалеть – и никого не жалеть. И верить себе – в себя! – так, как никому на Небесах не веришь.

– Иначе хвост не пролезет, – с лица наставника исчезла улыбка. – Этот коан вы тоже решили, жуши туди. Сэнсэю… Мистеру Мото… Правильно, да? Я сейчас же напишу ответ. А вам, столь смело шагнувшему на дорогу «чань», разрешите сделать небольшой подарок. Нет-нет, жуши туди, никакой восточной мудрости. Эта вещь сделана в Соединенных Штатах.

На худой костистой ладони – черный, словно ад, шарик. Не слишком большой, вроде как для тенниса. Трещинки, будто паутинки, полустертая надпись белой краской…

Удивиться Марек Шадов не успел. Наставник Дэн подался чуть вперед, сжал шарик крепкими сухими пальцами.

– Назовите любое число – от одного до, скажем, пятидесяти.

* * *

– …Можно и больше, – охотно согласился доктор Эшке. – Но это слишком долго, заскучаете. Итак?

– Три! – радостно выкрикнул знакомый голос, только что вещавший об инопланетной бомбе.

Всего-то?

Рука дернулась, отправляя шарик прямиком в пол. Резко, в полную силу. Раз! Черный кругляш, словно набравшись сил, ракетой унесся к люстре.

Два! – в потолок, от люстры в полуметре.

Три! – в подставленную ладонь.

Аплодисментов не было. Толстяк-полицейский, поведя широкими плечами, выразил общее мнение.

– И только? Так и я смогу.

Подумал и предложил:

– Двенадцать!

Доктор Эшке вновь озлился, но тут же заставил себе забыть обо всем. Нет толстяка, и зрителей нет, и зала – и даже его самого, туди-недоучки. Есть черный мячик – и прозрачный многоугольник, кристалл о двенадцати гранях.

Много? Не слишком. Мчись, лента-мысль, соединяй грани! Иге, ля гё, сэн… [38]

38

Здесь

и ниже: «раз, два три» (шанхайский диалект).

– Не двигайтесь! – крикнул, ни на кого не глядя. – Попадет – больно будет!..

Про разбитый нос – память о первом дне знакомства с каучуковой ракетой – говорить не стал, дабы не пугать публику. Шарик попался весьма злого нрава.

В пол! Не прямо, а чуть-чуть наискось, чтобы над самой шляпой герра толстяка прошел. Потом – к двери, двумя метрами выше, а затем обратно, полицейскому мимо левого уха, да со свистом. Дернется – сам будет виноват!

Раз! Два!.. Четыре, пять… Восемь!..

Двенадцать!..

В ладоши ударили тут же, как только теплый каучук с силой врезался в руку. Морщиться нельзя, напротив, улыбнуться, поправить чуть съехавшие очки с простыми стеклами, капюшон мантии тоже выровнять…

– Шарик-то непростой! – констатировал кто-то. – С Подкаменной Тунгуски шарик!..

В ответ засмеялись, но как-то неуверенно. А вдруг и в самом деле?

Полицейский же, вежливость соблюдя, тоже похлопал, но о службе не забыл:

– Довольно, майне геррен, довольно! А вы, герр Эшке, извольте представление завершить и следовать за нами.

Филолог-германист, он же циркач и жуши туди, ответил не сразу. Двенадцать углов – не слишком много, а если вдвое?

– Охотно!..

А если даже не вдвое? Огромный прозрачный кристалл, с небо размером, шарик в самом-самом центре… Первая лента-мысль еле ползет, воздух стал вязким, тяжелым, не пробиться… Иге!.. Вторая идет легче, но медленно, слишком медленно. Ля гё! Есть!.. Третья, четвертая… Понеслись!..

– Охотно! – повторил доктор Эшке. – Но, герр… Извините, не имею чести знать вашу фамилию и должность…

…Двадцать третья… Двадцать седьмая… Тридцать первая…

– Криминальоберассистент Мильх, – суровым голосом отрекомендовался толстяк.

…Тридцать седьмая… Внимательней, внимательней!.. Сорок первая!..

– Так вот, уважаемый герр Дикмильх… [39]

Смех в зале (полицию никто не любит, даже немцы) подарил несколько нужных секунд. Готово! Тело стало легким, прозрачным, шарик, напротив, затяжелел, словно каучук обернулся свинцом. Ладонь запылала жаром.

39

«Мильх» – молоко, «Дикмильх» – кислое молоко (нем.).

– …Давайте поделим вопрос надвое. Представление завершаю, а вот второй пункт мы обсудим по мере возможности.

И – в полный голос, чтобы люстра зазвенела:

– Шестьдесят! Иду на рекорд! Только не двигайтесь, пожалуйста, не двигайтесь!..

Раз!

– Хватайте его! – взревел герр криминал…(и так далее).

Два! Три!.. Семь!..

* * *

«Хватайте его!»

Служивые – народ дисциплинированный, подданные же Рейха весьма законопослушны. Выслушав ясный и недвусмысленный приказ, первые приступили к исполнению, вторые же и не думали мешать. Хватание доктора Эшке началось.