Аргентинец
Шрифт:
— Дядь Гриш, я не буду ждать до завтра, — сказала Нина дрогнувшим голосом. — Я согласна. И вот еще что: Ефимка сказал, что ты золотом интересуешься. Вот… — Она выложила на стол гробик на цепочке и одно за другим сняла свои кольца. — Это мой вклад.
4
Жора с Еленой до вечера простояли в очереди перед острогом, чтобы передать посылку для Багровых. Свидания были запрещены. Все, чем питались арестованные, приносили родственники; все, что жрали конвоиры, кралось из этих передач.
Жора страдал, злился.
— Купцы не должны были идти на уступки! — шептал он. — Большевики поняли, что пиратская тактика работает: теперь арестам конца-края не будет!
Елена бросила на него негодующий взгляд:
— Значит, им надо было пожертвовать собой, чтобы ты мог спать спокойно?
Жора замолчал, нахохлился. Стояние в тюремных очередях вытягивало из него все силы, но отпускать Елену одну он не имел права.
Когда они вернулись домой, Нина сначала отчитала брата за то, что он не бережет горло, и только потом объявила, что к ним приехал дядя Гриша. Жора обрадовался, кинулся с ним обниматься; ему хотелось говорить, задавать вопросы, но голос совсем пропал.
— А ну марш в постель! — велел тот. — Тебе сестра сейчас липового цвета заварит.
Но когда Нина с Еленой ушли на кухню, он сам подсел к Жоре на кровать. Покосился на сваленные на тумбочке книги:
— Нина говорит, ты из гимназии вылетел. Чем занимаешься?
— К экзаменам готовлюсь, — прошептал одними губами Жора.
— В университет? Не примут.
Жора и сам знал, что не примут, но все равно надеялся на чудо.
— По документам ты не граф, а мещанин, — сказал дядя Гриша, — так что на следующий год ты, милый мой, будешь проходить восьминедельную военную подготовку. А если большевики объявят принудительный набор в Красную армию, то пойдешь в солдаты.
Жора молчал.
— Все еще мечтаешь дипломатом сделаться? — продолжал бессердечный дядя Гриша. — Они, брат, нужны тогда, когда в стране есть законы и законное правительство. Лучше записывайся на курсы медработников при Мартыновской больнице. Ты уже взрослый парень, так что буду говорить с тобой начистоту…
Дядя Гриша сказал, что после немецкого наступления большевики поняли: без регулярной армии им не обойтись. Кремль призвал на службу бывших офицеров — именно для этого их ставили на учет. За военспецами тщательно следили, пугали арестами и подкармливали пайками. До тех пор пока большевики занимались развалом вооруженных сил и делали ставку на полубандитские «красные отряды», офицерство было против них, но теперь многие считали, что дело военных — не политика, а защита Отечества, каким бы оно ни было.
— Да как же?.. — прошептал Жора.
Дядя Гриша развел руками:
— А вот так. У всех семьи, которые надо кормить. Военные привыкли подчиняться приказам и не лезть поперек батьки в пекло. Я со многими разговаривал: они бы и рады скинуть большевиков, но не видят, кто сможет потянуть такое дело. А себя они чувствуют мелкими щепками, которые куда вынесет, туда вынесет.
С трудом, со скрежетом, но большевики заново создавали армию. Когда у них появится реальная военная сила, бороться с ними будет в тысячу раз труднее. Действовать надо сейчас.
— Мы отправляем добровольцев на Дон к генералу Алексееву и готовим выступление здесь, — проговорил дядя Гриша, искоса поглядывая на дверь.
Сердце Жоры забилось.
— А в других городах?
— Там тоже свои люди: в Москве, в Рязани, в Астрахани… Как только дороги подсохнут, будет война. — Дядя Гриша поднялся. — Ты меня понял насчет курсов? Вот и славно: нам потребуются медики. Выздоравливай!
Глава 17
1
Варфоломей Иванович Саблин нашел подработку — по вечерам читал лекции по общей анатомии. Домой возвращался поздно, чуть живой от усталости, но это было для него спасением. Если изматывать себя до предела, если целый день забивать голову делами, можно хоть ненадолго забыть о Любочке, блуднице-отступнице, проклятой стерве, любимой жене.
Тяжело припадая на покалеченную ногу, Саблин брел к себе в кабинет, зажигал лампу под матовым колпаком и открывал старую конторскую книгу с ломкими, пожелтевшими у краев листами, чтобы написать очередной план лекции.
Входила Мариша с ужином, ставила поднос на скатерть, затканную выпуклыми белыми цветами. Саблин покорно ел, не выпуская из руки самокрутку.
Каждый раз Мариша приносила новую чашку: в буфете их хранилось великое множество — все подарки больных. Когда-то у Саблина была любимица с голубым ободком и золотой надписью «В день ангела от жены». Он расколотил ее о стену, когда главврач, Илья Николаевич, сказал ему, что встретил на улице Любочку, она держала под руку солдата — крепкого, красномордого, в порыжевших сапогах и заплатанном френче.
— Я решительно не понимаю и осуждаю! — возмущался Илья Николаевич. — Как вы это позволяете? Ну хорошо, падение нравов, революционные времена… Но ведь дело кончится тем, что этот молодчик однажды пырнет ее ножом… Вы помните, вам привезли дамочку из кафешантана? Та же история.
— Если Любовь Антоновна попадет ко мне на операционный стол, я ее зарежу, — глухо сказал Саблин.
Илья Николаевич в изумлении примолк.
— Ну, знаете ли… Будете такие вещи говорить, я отстраню вас от работы.
Саблину было все равно: его как будто снова полоснуло осколком под коленом, по артерии, — жизнь вытекала из него, только теперь некому было остановить кровь.
Единственным человеком, чье общество радовало Саблина, был его ученик Жора Купин. Варфоломей Иванович крайне удивился, когда узнал, что тот решил стать медиком. Раньше Жора грезил тайнами дипломатии, а теперь с упорством занимался в анатомическом театре и делал вид, что его не смущают ни тяжелый запах, ни столы с трупами. Несколько раз он присутствовал на операциях и при этом умудрялся не только все подмечать, но и болтать с сестрами о сливочном масле и ценах на пшено. «Наш человек», — улыбнулся про себя Варфоломей Иванович.