Аргентинец
Шрифт:
Толпа в здании вокзала ещё больше сгустилась. Солдаты из охранной команды тормошили очумевших от бесконечного ожидания людей:
– Не спать! Глядеть за вещами, а то унесут.
Кассирша надрывно кричала на очередь перед своим окошком:
– Билетов нет и не будет! Из города выезжают только женщины, дети и правительственные учреждения.
Она хотела закрыть створку, но Клим не дал.
– Я иностранный журналист, мне нужно срочно попасть в Нижний Новгород.
– Иностранцам в связи с эвакуацией билеты не продаются.
Клим бросился к платформам: чёрт с ними, с бумагами! Если надо, он силой пробьётся в вагон. Но платформы уже оцепили кордоном. Ни с билетами, ни без билетов добраться до поездов было невозможно.
5
По ночному небу гуляли дымные лучи прожекторов, вдали выли заводские сирены, а электричества не было ни в одном окне: Петроград ждал немецких аэростатов.
Клим отыскал большой многоквартирный дом на Моховой улице и поднялся по тёмной лестнице на пятый этаж.
Ему открыла круглолицая горничная со свечой в руке.
– А мы вас давно поджидаем! – сказала она, когда Клим назвал себя. – Антон Эмильевич сказал, что вы придёте. Пальто можете не снимать.
В квартире было холодно, шумно и дымно. В гостиной вокруг стола, освещённого керосиновой лампой, собрались весёлые вдохновенные люди в шубах.
– А вот и мой племянник, прошу любить и жаловать! – воскликнул Антон Эмильевич.
Клим с кем-то поздоровался, не запоминая ни имён, ни лиц, и устало сел в углу рядом с дядей.
– Как дела? – спросил Антон Эмильевич шёпотом, чтобы не прерывать высокого седовласого оратора, ругавшего Советы.
– Дела плохи, – отозвался Клим. – Виз не будет, и билетов в Нижний не достать.
– Отказал посол? Ну и ну! Есть хочешь?
Антон Эмильевич сбегал куда-то и принёс чёрного хлеба.
– Борис Борисович у нас богатый, – кивнул он на оратора. – Его супруга с детьми в Киеве, а он карточки на них получает и живёт как барон. Семь фунтов хлеба – плохо ли?
– А у вас как всё прошло? – спросил Клим.
Антон Эмильевич вытащил из кармана бумажку.
– Я сразу пошёл в Смольный институт благородных девиц… Представляешь, где засела большевистская власть? Объяснил председателю, что мне надо, – и вот, полюбуйся!
Клим долго рассматривал документ с печатью.
Предъявитель сего, товарищ Шустер Антон Эмильевич, действительно является революционным журналистом.
Командировку в Финляндию разрешить. Всем советским организациям оказывать содействие и помощь.
– Сколько вы заплатили? – спросил Клим.
– Пятьсот рублей золотыми десятками, – отозвался Антон Эмильевич.
Это за один пропуск. А Климу нужно было три – на Нину, Жору и Софью Карловну, которую всё-таки решили взять с собой (не пропадать же старухе!)
– Сходи и ты в Смольный! – горячо зашептал Антон Эмильевич. – Большевики сами знают, что их власть временная, и набивают карманы, пока есть возможность.
– У меня осталось всего двести рублей, – произнёс Клим.
6
– Большевики украли у нас революцию! – витийствовал Хитрук. – Опять введена позорная цензура и в газетах появились белые места. Мы не имеем права сидеть сложа руки!
По словам Антона Эмильевича, Хитрук был старым революционным издателем. Его газеты неоднократно закрывались царским правительством, его штрафовали, сажали в Кресты, но он возвращался и снова принимался за старое – овеянный славой и окружённый восторженными почитателями. Фамилию своего вождя они расшифровывали по-своему: Хитрый Руководитель.
С большевиками Хитрук боролся с тем же упорством, что и с царскими жандармами.
– Я нашёл деньги на газету, – объявил он. – Даёт купец, только что освобождён из тюрьмы. Бумага есть, разрешение получено через подставных лиц, с типографией договорились.
Известие было встречено ликованием.
– А когда выходим?
– Послезавтра. Газета будет ежедневной. У нас практически нет конкурентов: в большевистских газетах такой уровень грамотности – хоть святых выноси. Набрали журналистов, которые думают, что империализм – это страна… кажется, в Англии.
Всеобщий азарт, спор о направлении – весьма нахальном, разумеется. Хитрук разделял, властвовал и выдавал авансы.
– Может, вы тоже что-нибудь для нас напишете? – спросил он у Клима, когда гости разошлись. – Ваш дядя сказал, что вы журналист.
Клим описал ему свою ситуацию.
– Однако… – пробормотал Хитрук. – Ну что ж, разберёмся.
Он отвел Антона Эмильевича и Клима в насквозь промёрзшую диванную и выдал им на ночь два полена.
– Извините, мы в этой комнате не топили. Для нашей квартиры требуется сажень дров в неделю, а где их взять? В четырнадцатом году она стоила восемь рублей, а сейчас – четыреста.
Хитрук повернулся к Антону Эмильевичу.
– Ну что, не передумали уезжать? Вы со своими познаниями вот как нужны нам! – Он показал на горло, обсаженное выпуклыми родинками.
Антон Эмильевич грустно вздохнул.
– У вас, дорогой Борис Борисович, столько душевного огня, что вы не замечаете холода. А я не могу жить без отопления и горячей воды – у меня поясница застужена.
Хитрук сел на диван рядом с Климом.
– А вы что намерены делать?
Тот покачал головой.
– Не знаю… Сегодня на вокзале слышал: многие выбираются из Петрограда пешком или на санях.