Аргентинец
Шрифт:
Жора говорил, что не собирается связывать все надежды с Климом. У него было одно на уме:
– Мы не можем бросить Россию в трудный час! Сейчас все, кто могут держать оружие в руках, едут на юг и присоединяются к Добровольческой армии, чтобы бороться с большевизмом.
Нина смотрела на него, и у неё сердце обливалось кровью. Жора был ещё совсем птенец – худенький, нескладный, со вздыбленными вихрами над затылком. Какой из него солдат?
Софья Карловна целыми днями молилась и ходила по своим подругам, с которыми они обсуждали прежние времена и проклинали
– Семейству княгини Белоневской велели чистить выгребные ямы за вокзалом. Большевики нарочно унижают благородных людей! Что, если и нам пришлют наряд?
– Я не пойду, – отвечала Нина. – Пусть расстреливают, пусть делают что хотят.
– Но если вы не пойдёте, тогда потащат меня!
– И вы тоже примете решение, идти или не идти.
В довершение всех бед большевики арестовали родителей Елены. Им пришёл в голову новый способ пополнения казны: взять в заложники самых богатых горожан и потребовать с них выкуп в пятьдесят миллионов рублей.
– Пираты! – рыдала Елена на плече у Нины. – Это ведь пираты так поступали испокон веков!
Большевики не представляли, что такое «пятьдесят миллионов», для них это было просто «много денег», и они назвали сумму, взятую с потолка. Выплатить её было невозможно.
Нина велела Елене перебираться к ней на Гребешок, а сама с ужасом думала о том, что теперь им с Жорой отрезаны все пути к бегству. Как они бросят Елену одну? А она разве сможет оставить родителей?
Однажды Нина зашла к Любочке, чтобы узнать, как дела, но её подруги не было дома.
– Её теперь и не застанешь, – буркнула Мариша. – Она у нас мужеложеством занялась.
– Что? – не поняла Нина.
– Мужу она лжет, вот что! – рассердилась Мариша. – Гуляет со своим большевиком под ручку и презенты от него принимает краденые! Давеча позолоченную щётку принесла с чужими волосами!
Подавленная и оглушённая, Нина отправилась домой. Как Любочка – умная, честная и благородная – могла связаться с бандитом? Ведь это предательство всего и всех…
Жора подтвердил Маришины слова. Он несколько раз видел на улице нарядную Любочку в компании незнакомого солдата в прожжённой шинели. Оба были настолько поглощены друг другом, что никого не замечали вокруг.
2
Наступила весна. За ночь на карнизах нарастал частокол сосулек в руку толщиной, а днём с нагретых крыш срывались целые сугробы. Город распарился, обнажился и завонял – оттаивали не чищенные за зиму помойки.
Нина всегда ходила на рынок с братом – у одиноких женщин часто отбирали корзины с покупками. Но сегодня пришлось оставить Жору дома: он решил, что, раз весна, башлык ему ни к чему, и тут же застудил горло. Лихорадки пока не было, но голос пропал.
Официально рынок на Новобазарной площади был закрыт, но каждый день на нём собиралась великая толпа. Частную торговлю в Нижнем Новгороде то разрешали, то отменяли, и стоявшие у входа милиционеры проводили диктатуру пролетариата по собственному разумению, отбирая у
– Дядь, а дядь, дай из ружья стрельнуть!
Милиционеры рычали, иногда замахивались прикладами, но бегать за мальчишками ленились.
Рынок кипел, как огромная кастрюля. Торговали всем на свете: портянками, ёлочными игрушками, маковыми плитками и кокаином. Старик-генерал в треснутых очках продавал трубу от граммофона – стоял, переминаясь с ноги на ногу и пряча стыдливые глаза. Тётка в гимназической фуражке поверх платка сбывала две немытые сковороды. Мальчишки совали прохожим трясущегося щенка, шведские спички и папиросы «Ява».
У забора – рогожа, на ней – старые дверные ручки, солдатские ремни и древнее Евангелие в бархатном переплёте. Нина кивнула Мите, худому парню с дёргающимися от тика воловьими глазами, и тот поманил слоняющегося рядом мужика: «Пригляди за товаром».
Нина последовала за ним сквозь толпу, и они вошли в бывшую сапожную мастерскую, насквозь пропахшую клеем и старыми кожами. Солнечный свет едва пробивался сквозь маленькое пыльное окошко и освещал груды сломанных ящиков и ветхого тряпья, наваленные на полу.
– Деньгами будете платить? – спросил Митя.
Нина достала из нагрудного кармана керенки, вырученные в обмен на вино.
– Рису два фунта, мёду полфунта, соли – вот сюда, в спичечную коробку насыпьте. Чай – как обычно, и хлеба… Только в прошлый раз я просила чистый, без примесей, а вы опять подсунули Бог весть что.
– Это в пекарне мухлюют, – отозвался Митя, судорожно мигая.
Получив деньги и корзину, он скрылся за дверью. Нина ждала, нетерпеливо постукивая пальцами по косяку. С площади доносился гул голосов; она выглянула в окошко – чёрная базарная толпа трепыхалась, как рыба в садке.
Наконец Митя вернулся с корзиной, из которой божественно пахло свежей выпечкой.
Нина пересчитала покупки.
– Вы знаете кого-нибудь, кто покупает дорогое спиртное? – спросила она.
– Какого сорта?
Нина достала из кармана странную скособоченную бутылку с янтарной жидкостью.
– Это настоящий шотландский виски. Его подавали в закрытых клубах, ради шутки. Видите, бутылка сама будто пьяная. До войны она стоила больше трёхсот рублей.
Митя охнул.
– Ну… не знаю… Надо спросить. Пойдёмте!
Они вышли через заднюю дверь в маленький дворик. Чёрный цепной пёс со свалявшейся шерстью кинулся к ним, но, узнав Митю, завилял хвостом.
Нина опасливо косилась по сторонам. «Заведёт сейчас и прибьёт», – подумалось ей.
– Сюда пожалте! – показал Митя на покосившуюся сторожку.
В комнате сильно пахло жареной рыбой – бородатый человек сидел у окна и ел.
– Матвей Львович? – изумилась Нина. – А вы здесь какими судьбами?
Тот раскинул руки, чтобы обнять её.
– Ниночка, дорогая моя! Ой, погодите, у меня все пальцы жирные… Ну, сколько лет, сколько зим!