Архипелаг двух морей
Шрифт:
Я знаю об этой экспедиции все. Тем не менее, именно о ней писать особенно трудно. Чтобы написать о человеке несколько строк, необходимо и достаточно поговорить с ним тридцать минут. Сразу схватываешь главное (или то, что тебе хочется считать главным). Если знаешь своего героя двадцать лет, рассказать о нем в нескольких строчках почти невозможно.
Называть ли подлинное имя героя, если живешь с ним в одном кооперативном доме и почти каждый день идешь вместе до метро через парк Победы? Мне все время кажется, что он может сказать: «Не так!» Действительно, в книге есть элемент организации материала. Какие-то события смещены во времени, некоторые характеристики заострены или, наоборот, смягчены. Поэтому я предлагаю читателю условие: если герой назван мной по фамилии,
Спрашиваю у Дмитрия Александровича Вольнова:
– Ты хоть помнишь, как все начиналось?
– Помню как сейчас. В коридоре второго этажа, где сейчас партбюро, остановил меня такой толстый, курчавый, молодой и спрашивает: «Ваша фамилия Вольнов?» Это был Данька Сороков, я его тогда не знал. «Вольнов», - говорю. «Хотим, - говорит, пригласить вас принять участие в экспедиции на Новосибирские острова». А я молодой специалист, мне, конечно, лестно...
Вольнов действительно был тогда молодым специалистом, но зрелым человеком, успевшим повоевать командирам зенитной батареи и поработать на заводе фрезеровщиком. Даниилу Соломоновичу Сорокову, назначенному начальником экспедиции, напротив, было всего двадцать девять лет, но он имел уже десять лет геологического стажа.
Работа, которую они начинали, являлась частью государственной мелкомасштабной геологической съемки СССР. Съемкой должны были охватить всю сушу Союза, не исключая и самых малых островов. Стране, занятой послевоенным восстановлением, нужен был документ, который позволил бы на современном уровне оценить ее геологическое строение и прогнозировать ресурсы недр. Увидеть глазами весь «документ» целиком можно, только разложив его на полу комнаты площадью больше двадцати метров. Карта состоит из отдельных листов, но каждый лист точно стыкуется со всеми смежными. Картирование велось в единой системе условных обозначений, подчиняясь требованиям инструкции, имевшей силу закона.
К началу съемки для Новосибирских островов была лишь карта масштаба 20 верст в 1 дюйме, составленная в 1906 году К. А. Воллосовичем и отражающая скорее его представления о геологии островов, чем реальное распределение геологических тел на дневной поверхности. Что было еще? Были очерки по геологии архипелага, написанные в конце сороковых годов Т. Н. Спижарским и Н. Г. Загорской опять-таки по материалам Толля и Воллосовича. А последние выделили отложения основных геологических систем, но не оставили сведений о внутреннем строении, мощности, взаимоотношениях толщ, и, как ни обрабатывай дальше их материалы, извлечь эту информацию было невозможно, как нельзя путем беспредельного увеличения фотонегатива увидеть детали, которых на нем нет.
Площадная съемка в отличие от маршрутной предполагает хождение по определенной сети на всей площади, а площадь в данном случае составляла почти тридцать восемь тысяч квадратных километров. «На чем собираетесь работать?» - было первым вопросом при обсуждении проекта экспедиции.
Никакого транспорта тогда на островах не было. «На себе», - ответил Д. С. Сороков. У меня, как и у многих товарищей Д. С. Сорокова, вызывает порой протест эта его черта характера - энтузиазм на грани авантюризма, когда предлагаемый путь решения задачи кажется выходящим за рамки реальных возможностей, но следует признать, что, несмотря на частные неудачи, такой подход в итоге оказывается более продуктивным, чем реалистический. Ну, а в данном случае нашелся человек - покойный ныне А. И. Гусев, - который предложил вариант, сначала показавшийся неприемлемым, а в итоге обеспечивший успех экспедиции: завезти оленей с материка на самолете.
В Темпе (остров Котельный) прямо на взлетной полосе раскладывались на кучки продукты - сухари, крупа, сахар, - комбикорм для оленей, затем все упаковывалось в железные бочки из-под бензина и летчик Пытченко на своем Ан-2 развозил их по полевым базам, намеченным заранее.
Мы устраиваемся в Темпе
Позже, в шестидесятых годах, я работал вместе с экспедицией в Лено-Анабарском районе. Если нам нужно было попасть в любую точку этого района, мы говорили: «Пытченко отвезет». Таким тоном ленинградец произносит: «Поеду на пятом трамвае» (а «пятый», если не ошибаюсь, с самой войны ходит по одному и тому же маршруту). Пытченко сажал самолет на косу шириной в десять шагов, на высохшее русло речки, на галечную террасу, поросшую травой и кустарничком и сверху неотличимую от кочковатой тундры...
Оленей взяли из Булуна, на Лене. Поскольку возвращать их не предполагалось, колхоз отобрал самых, по словам Вольнова, отпетых, настолько истощенных, что двое мужчин легко брали оленя за ноги и поднимали в самолет, а олень не имел даже сил и охоты сопротивляться. Сразу после прилета в Темп олени подверглись смертельной опасности. Собаки промысловика, приехавшего с мыса Анисия, увидев оленей, Оторвали ремень и всей связкой, обезумев от охотничьей страсти, ринулись к чуть живым животным, жевавшим свой комбикорм. Только несколько выстрелов из карабина остановили свору. Потребовалось все дипломатическое искусство, чтобы ликвидировать конфликт. Зато, когда Вольнов и Сороков посетили осенью зимовье на Анисий, промысловик и молодая его жена не знали куда и посадить гостей, какие котлеты, какие пельмени им приготовить.
Д. А. Вольнов воспоминает:
– 10 июля запрягли и поехали. По льду перешли на полуостров Михайловский, там и заночевали, а утром я пошел вверх по Катанке, а Черкесов - по берегу моря... Снаряжение, которое могли везти на себе пять оленей отряда, легко перечислить: палатка, спальный мешок, оленья шкура, примус, бидончик с керосином. Каждый предмет - в одном экземпляре, как исключение разрешалось взять запасные портянки. Матвей Матвеевич Геденштром, бесспорно, был экипирован богаче. Хорошо работали, спокойно. Чем меньше барахла, тем меньше забот. Страшно другое было: работаем день, второй, неделю, а породы все одинаковые, и ископаемой фауны нет и что картировать - не известно. Тут-то я и заскучал. А потом появились первые радости: глаз начал различать тонкоплитчатые известняки и доломиты, это уже было что-то. Рассказ Д. А. Вольнова дополняет Д. С. Сороков:
– Маршруты были построены так: каждые пять-шесть дней мы друг с другом встречались. Эти-то встречи и остались в памяти как самое радостное. Знаешь, что не увидишь ничего, кроме трех небритых физиономий, а ждешь, словно свидания с любимой девушкой.
Я прошу Вольнова припомнить какой-нибудь яркий эпизод.
– Никаких эпизодов не было, - отвечает он, - а была проблема образцов. Образцы накапливаются, возить их тяжело, ну мы и свезли все камни в одно место, а потом попросили на Темпе трактор. Приехать-то мы приехали, а там трактор возьми да и сломайся. Пришлось возвращаться обратно, тракторист авиапортовский тоже с нами пошел. Всего прошли по тундре восемнадцать километров, а, как пришли, тракторист лег на землю и говорит: «Все. Умираю». Когда отдышался, добавил: «Теперь я понял, как геологи работают. Лучше три года в заключении провести, чем месяц в экспедиции».
– И это самый яркий эпизод?
– спрашиваю я.
– Нет, самый яркий был, когда Сороков во время ночного перехода сел прямо на куропатку, плотно сидевшую на гнезде. Когда она взлетела, от страха мы уж точно чуть не померли...
В следующем 1956 году перед началом полевых работ Д. С. Сороков и Д. А. Вольнов вылетели на два-три дня на остров Беннетта и застряли там из-за погоды на все лето. Этот сюжет уже использовал в своей книге «На пределе жизни» известный зоолог Савва Михайлович Успенский, тоже работавший в то лето на острове Беннетта (там наши герои именуются «геолог Даня» и «геолог Дима»). Пока Сороков и Вольнов вели незапланированные исследования острова Беннетта, геологическую съемку всей южной половины Котельного вел один Дима Яшин - молодой специалист, к тому же не геолог, а географ по университетской специальности. Самое удивительное, что карту он составил, правда, кое-какие вопросы остались...