Архив
Шрифт:
Пацан знал девушку. Дрочащий ли на нее ночами однокурсник-ботаник, бывший одноклассник, оставшийся навсегда во френдзоне и преследующий ее, пикапер какой-нибудь недоношенный, что еще одни рога сынку министра поставил, помимо тех, что от рождения по наследству – это мы потом разберемся, в Управлении. А в Управление, судя по горечи в его напряженных скулах, он сегодня поедет. И уедет оттуда – не сегодня.
– Да. – Дрожащий, ломающийся голосок самому себе подписал приговор. Теперь будет на кого свалить убийство. Хотел, не хотел – насрать. Знал же, довел же? Да если и не довел, поди
– Откуда? Да разогните вы его! Этих вон, – Антон кивнул на маргиналов в беседке, – лучше в чувства приведите, а потом сюда.
Товарищ старший сержант хотел было огрызнуться, но приоритеты по должностям расставил быстро – хоть что-то еще соображает. Зло сверкнул поросячьими глазками, отпустил заломанное предплечье паренька, на каблуках развернулся, хотел было поправить фуражку, но рука наткнулась на засаленную пролысину. За пять минут умудрился проебать деталь униформы и забыть об этом – рекорд, не иначе.
Парень, поморщившись, разогнулся. Антон достал из портфеля второй протокол.
– Фамилия-имя-отчество?
– Александр Денисович Шестаков – И не зарифмуешь сходу.
– Дата, место рождения?
– Москва, 19 мая 2005. – Кофе выветрился, и Антон чуть было не начал впихивать «Москву» в шесть квадратиков даты рождения, разделенных точками.
– 18, значит, есть. Почему не в армии?
– Квота. – Антон кивнул, знал он этих «квотников». Если не дети «своих», то хиленькие ботаники, которых пускать в расход было расточительством – пусть лучше сидят, науку грызут, глядишь, ракету какую новую изобретут, похлеще «Пепла», и покончат с этой войной. Впрочем, этот парень был далеко не худым, даже наоборот – упитанным, но в меру.
– Ну, закончилась твоя квота, можешь не сомневаться. Знал жертву?
Недолгое молчание.
– Жертву знал, я спрашиваю?
– Да, знал…
– Откуда?
– Мы на одном потоке в универе учимся, а познакомились – вчера…
– Вчера познакомились и уже преследуем? Понятно… – Антон сделал вид, что что-то записывает.
– Я не преследовал! Я ее домой вечером проводил!
– Угу, проводил, значит, в квартиру. То есть ты был с ней в момент преступления.
– Что?.. Что?!. Да вы совсем… – Ну, давай, скажи, что именно мы «совсем». Молодой полицейский, который был на голову ниже парня, легонько ткнул его в ребра. Резиновая палка у него ведь, так что имеет право.
– Да или нет?
– Не было никакого преступления! Я ее до подъезда довел и попрощался, мы договорились завтра встретиться! Я даже не заходил в подъезд!
– И?..
– Че «и»?!. Время 3 часа ночи, метро не работает, на такси денег нет, я и присел на лавочку,.. переварить.
– Переварить убийство?
– Да какое, блядь, убийство?! – Теперь ему прилетела затрещина. Скорой плевать, сотрудник похоронного бюро ковырял скол на крыле своей машины, цокая, у матери закончились слезы, слова и мысли. Все здесь, но никто ничего не видел. Выдрессировали.
– Отвечай на вопрос.
– Я ее довел до подъезда и задержался минут на 20, на соседнюю скамейку присел, у меня те бомжи даже сигарет попросили, спросите их. – «Сомнительные свидетели, но допустим». – А потом… Потом…
– Что потом?
– Она прыгнула.
– То есть ты видел, как она прыгнула?
– Але, полчетвертого ночи. Я ни черта не видел, я услышал звук… Ну звук такой, неприятный…
Антон кивнул. Он понимал, о чем речь. Звук ломающихся костей сидит у нас в ДНК, где-то в животных инстинктах, и даже если ни разу не слышал – узнаешь и побежишь прочь, но не этот парень. Не так что-то в его голове. Но ничего, колония и принудительные работы исправят.
– Дальше?
– Я подошел к подъезду, и она… там… лежит там, не шевелится. Я ее не трогал.
– В 112 ты позвонил?
– Нет.
– А кто?
– Не знаю. Прохожий.
Стажер на этот раз не разглядел на лице Антона повод опять стукнуть Сашу куда-нибудь, а Антон задумался. На правду особо не похоже, но и не врет вроде. Не так что-то, совсем не так, даже без учета тела молодой девушки, из-за которой они все здесь собрались. И мать молчала почему-то. Он все косился во время допроса на нее, ждал, пока сорвется, но она оставалась спокойна. Ни истерик, ни обвинений, ничего. Видать, все выплакала уже, перешла от стадии «отрицание» к стадии «принятие». Или затаилась, чтобы разорваться потом.
Запыхавшийся старший сержант вел к их странной тусовке бомжа. В ноздри ударил запах немытого тела и чего-то среднего между потом, гнилью и дерьмом. Странный запах, приторный, но узнаваемый и отвратный. И чем-то манящий в то же время…
Антон поморщился, а бомж заплетающимся языком что-то лепетал:
– Уважаемый, ну зачем же так, – «Иди, блядь» на раскрасневшимся лице сержанта, – ну мы же с коллегами культурно отдыхали и не мешали никому, ну зачем же будить и тащить куда-то, может, лучше, сигареткой угостите?..
Запах стал невыносим, Антон был готов окатить полупереваренным кофе ботинки всех присутствующих. Он прикрыл рукавом нос и гнусаво сразу спросил маргинала, без этих прелюдий фамилия-имя-отчество-дата-место-рождения:
– Парня узнаешь?
– Паааарня… Ах, этого, что ль? Да, сигаретки бедному бродяге пожалел, жадина. – Бомжара шатался бы, если б не железная хватка сержанта, и показал язык парню, весь в странных волдырях и зеленоватом болезненном налете до самого кончика.
– Ладно… Слыш, сержант, вы его это… Сами обработайте? – Вот как-то так Антон наживал себе врагов даже среди, казалось бы, коллег.
Сержант развернулся и повел бомжа обратно: все лучше, чем сажать в машину, чтобы та провоняла недели на три. Тем более с лавочки тот никуда не денется в таком состоянии.
– Вернемся к тебе, так зачем прятался, почему сразу не представился сотрудникам полиции? Чувство вины?
– Да какой вины, – болезненный удар по ребрам, – да что за хуйня вообще происходит, я хочу видеть ваше удостоверение!.. – Не выдержал.
– Повтори?..
– Я хочу видеть ваше удостоверение.
«А вот это ты зря…» – Антон кивнул младшему сержанту: