Архив
Шрифт:
— У вас хорошая память, — поморщился Янссон.
— Да отпустите вы, наконец, человека, — проговорила Шереметьева.
Профессор покраснел, извинился. Он был простодушный и наивный чудак, поэтому частенько попадал впросак.
Чемоданова засмеялась. И тут она увидела Женьку Колесникова. Он вместе с новым подсобным рабочим загружал тележку.
Чемоданова вспомнила, что за ней числилось десятка два документов, подлежащих возврату. Надо их вернуть, пока Тимофеева не подняла шум, у Софочки учет поставлен на высоте.
Чемоданова оставила Янссона инаправилась к стеллажам.
— А как наш приятель оказался в заморских краях? — допытывался
— Судьба, — охотно отозвался Янссон. — Мой дедушка имел аптечное дело в Петербурге. А в шестнадцатом году уехал в Швецию.
— От революции спасался? — любопытствовал Забелин.
— Почему? — пожал плечами Янссон. — Дела, наследство. Это очень хорошо, — подбирал он слова. — Извините… Я все понимаю, а говорю…
— Вы отлично говорите, — поддержала Шереметьева. — Александр Емельянович… какой вы настырный. Прямо отдел кадров.
— Нет, нет, — воскликнул Янссон. — Понимаю. Интересно. Мне тоже интересно. Я же русский.
— И у вас никого не осталось в России? — робко спросил профессор.
— Возможно, — Янссон пригладил ладонью волосы на затылке, — у дедушки была сестра, тетушка Аделаида. Она жила в Петербурге, имела свое дело. Конфекцион, кажется… Писала письма… У вас не очень хорошо относились, когда писали письма иностранцы, мы это знали. Дедушка искал ее через Красный Крест… Но не нашел.
— Аделаида… Мою соседку зовут Аделаида, — участливо произнес старик Забелин. — Только ей лет пятьдесят, не больше, — его добрая душа бездумным порывом метнулась навстречу заботам малознакомого человека.
Янссон улыбнулся. Этот порыв тронул его своей бескорыстной добротой. Он доверчиво провел ладонью по руке Александра Емельяновича и оглянулся — куда подевалась его покровительница? И долго ли ему так стоять…
— Я сейчас, господин Янссон, — ответила Чемоданова. Она сгребла с полки несколько папок и, шагнув к тележке, передала их подсобнику. «Странный тип», — подумала Чемоданова, касаясь холодных пальцев подсобного рабочего Хомякова Ефима Степановича.
— Женя! — окликнула она Колесникова. — Здесь будешь регистрировать? Или отвезешь в свою берлогу?
Колесников неопределенно кивнул. Он выглядел сейчас испуганным и бледным.
— Евгений Федорович! — Чемоданова вытянула шею и приблизила к нему лицо. — Что с тобой?
Колесников коротко тряхнул головой, прогоняя наваждение. Прозрачные его глаза потемнели.
— Что с тобой? — повторила Чемоданова.
Колесников взял ее под локоть и довольно бесцеремонно потянул в сторону, в щель между двумя громоздкими шкафами.
— Нина, — произнес он горячим шепотом. — Я очень тебя прошу… Узнай у этого человека.
Чемоданова повела глазами в сторону Янссона.
— Да, да… Пожалуйста. Был ли у него в роду… старик… Не знаю, как объяснить. Давно, еще до революции… Дед или прадед, я сейчас не соображу. Генерал от инфантерии… Захороненный в Александро-Невской лавре… Только не сейчас спроси, потом, при случае.
Чемоданова смотрела на Колесникова серьезным взглядом.
— Почему бы тебе самому не спросить?
— Что ты! — На лбу Колесникова даже выступила испарина. — Нет, нет. Только не я… Прошу тебя, Нина. Хорошо? — И, не дожидаясь ответа, он вышел из «будуара», оставив подсобного рабочего Ефима Хомякова в некотором смятении.
Глава третья
Кроме тележки Ефиму Хомякову в наследство перешла и комнатенка на втором этаже, где бывший подсобный рабочий Петр Петрович учредил свою резиденцию. Старое бюро
Поначалу Хомяков решил выбросить весь хлам, но передумал. Среди подобного барахла может затеряться любая вещица или документ. А в случае, если их обнаружат, всегда можно будет отбрехаться, не он хозяин свалки, не по адресу подозрения.
Настороженность, а то и страх, что в первое время угнетали Хомякова, постепенно развеялись, и он холодным расчетливым умом проникал в затеянное. Конечно, долго держать «товар» в старом скрипучем бюро дело рискованное. Взбредет кому в голову заглянуть сюда, пришло же в голову Колесникову сунуть нос в забытый всеми сундук. К тому же комнатенка не запирается — крючка нет, не то что замка. Крючок, конечно, он навесит, а с замком повременит, чтобы не вызывать подозрений. Рассохшиеся напольные доски местами образовали довольно широкие щели. Без особых усилий Хомяков приподнял одну, у самой стены. Под доской, в сыром пространстве перекрытий, можно спрятать все что угодно. Хомяков хорошо помнил ту первую диверсию с упрятанными на животе царскими марками. Ох и переволновался он тогда… На посту дежурил милиционер кавказской наружности. Он взглянул на Хомякова круглыми птичьими глазами и поинтересовался, кто такой. Хомяков пояснил.
— Бледный очень. Не больной? — спросил милиционер.
— Бледность не порок, — пошутил Хомяков, приободренный сочувственным тоном дежурного.
Милиционер явно не оценил каламбур нового подсобного рабочего, но улыбнулся, представился Чингизом Мустафаевым и предложил не стесняться, заходить в дежурку чай пить, раз теперь вместе работают. Хомяков поблагодарил, похвалил кота, что вылез из-под стола дежурного. Мустафаев пояснил, что кот общественный, поэтому остатки еды не следует выбрасывать. Кот задрал хвост и с урчанием принялся ластиться к ногам Хомякова. Умилил, стервец. Хомяков хотел было нагнуться, почесать за ушами мурлыку, но вспомнил, что на животе упрятан пакет с марками. И если он наклонится, то пакет, чего доброго, выпадет. Или захрустит на всю дежурку. При этой мысли Хомяков похолодел, резко отпихнул кота в сторону, чем вызвал недовольство дежурного милиционера…
А вообще-то все складывалось удачно. Под полом дожидались два внушительных на вид тома. Хомяков их сбросил, когда возвращал дела из читального зала в хранилище. Он уже успел просмотреть их. Личные фонды уездного помещика Колычева и лесопромышленника Лапшина Федора Аркадьевича. Поначалу Хомяков разочаровался. Сплошь закладные документы на право владения, хозяйственные поручения, сметы, переписка с управляющими и прочая лабуда. Хомяков уже пожалел было, что польстился на внешнюю солидность дел, как вдруг обнаружил в одном из них бронзовый медальон с фамильным гербом. И еще плотный лист… Поднапрягшись, Хомяков прочел о том, что в 1860 году был заключен брачный союз князя Александра Голицына с дочерью статс-секретаря, тайного советника Петра Валуева, фрейлиной Двора Екатериной Валуевой. И лист этот есть не что иное, как свидетельство о браке. Может быть, помещики Колычевы приходились каким-то образом родственниками кому-нибудь из суженых? Вникать в подобные тонкости Хомякову ни к чему, очень привлекательно выглядело свидетельство, наверняка оно найдет своего купца.