Архив
Шрифт:
— Ошибся, сын мой, — пасторским тоном ответил Гальперин. — Скорее всего это похоже на объедки исполкомовской столовки, куда меня впустили как-то по ошибке, без всякого спецпропуска.
Аркадий засмеялся, шутка соответствовала настроению. Он не стал вдаваться в подробности, подсел, придвинул тарелку и огляделся, выбирая, с чего начать.
— Рекомендую. Мясо по-башкирски, — подсказал Гальперин. — Возможно, и конина. Но не нам с тобой привередничать, рыцарям пирожков и сосисок. Вперед, холостая рота! По коням! — и Гальперин со смаком поддел вилкой кусок бурого мяса. — А вкусно…
Аркадий согласно кивнул. Кажется, отец увиливает от разговора, но Аркадий добирался с другого
— Ну что ты заладил?! — рассердился Гальперин. — Все он видит, все он знает… Приводит в пример какого-то начальника отдела кадров, а генерала, отца своего приятеля Сережи, нет, — Гальперин нервничал, и мысли его сейчас метались.
Аркадий откинулся на спинку стула и посмотрел на отца с подчеркнутой усмешкой.
— Запомнил, отец, я того генерала. Спасибо ему, — ответил Аркадий. — Генерал меня тогда крепко озадачил. Он не удивился тому, что произошло, не возмутился. Он лишь выразил желание по-деловому помочь другу своего сына. И не более того… Хорошо! И впрямь со мной ни встань, ни ляг… Однообразен я, сам себе надоел, — Аркадий угрюмо умолк.
Жалость сдавила сердце Гальперина. Рядом сидел его сын. Умный, красивый, смелый молодой мужчина. С тоской в глазах… Конечно, он прав во многом. Какие придут мысли, если в газетах появляются статейки, пронизанные таким антисемитизмом, что оторопь берет. И это в одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Кто-кто, а Гальперин знал историю, были времена куда страшнее для его народа. Но буря начинается с ветерка. Или это следствие традиционной черты евреев — видеть будущее в мрачном свете? Как в библейской истории, когда горные тени принимали за вражескую армию? В глубине души Гальперин не верил в бурю, он верил в разум…
— Кстати, о генералах, — произнес Гальперин. — В шестнадцатом году жандармский генерал Курлов предлагал проект спасения России от революции. Срочно провести аграрную реформу и предоставить равноправие евреям. Ну, с аграрной реформой понятно — страна, в которой две трети населения крестьяне: получив землю, они успокоятся и не пойдут в революцию. А с евреями… Он предлагал привлечь на сторону правительства талантливые энергичные силы, тем самым лишить сил оппозицию. Кроме того, равноправие снимало массу сложностей в промышленности и банковском деле. Появилась бы возможность выдвигать в правление, минуя процентную норму. Многие русские промышленники и банкиры приняли проект генерала…
— И чем он кончил, этот генерал? — перебил Аркадий без всякого интереса.
— При Временном правительстве его посадили, большевики выпустили. Он эмигрировал и умер за границей. Кажется, так.
— Большевики выпустили? — оживился Аркадий. — Ай да генерал!
— А что? — набычился Гальперин. — Все ты хочешь как-то… Черт тебя знает. Да! Выпустили. И тебя вот выпускают.
— Ну, пока не выпускают. Еще я собираю документы. Еще мне все предстоит. Есть разные примеры, командор. Надо погадать на ромашке — выпустят, оставят, посадят… Кстати, как там? Заверят в архиве твою подпись?
— Заверят, заверят. Не беспокойся, — в душе Гальперина повеяло холодком. — Поезжай к кисельным берегам. Если найдешь на карте это… государство. Я дам тебе лупу, помогу.
— Найду и без лупы, — бросил Аркадий. — А не найду, подскажут. Слава богу, хватит доброхотов. Тысячи лет подсказывают. Огнем и мечом… И ничего не смогли поделать. Из пепла поднялись. И как поднялись! Думаешь, всех возмущает экспансия сотни километров бросовых арабских земель? Ах, какие мы радетели! Пустое все
— Да. Именно так, — с подчеркнутым спокойствием произнес Гальперин. — Сколько оружия и денег всадила Америка.
— А мы? Мы что, свою лепту не вносили? Только не в коня корм. Они между собой не могут разобраться. Бог дал им землю, богатую нефтью. Так сложилась судьба — качай себе нефть и плюй в потолок. Вот и столкнули лбами великанов из-за этой нефти… А тут эта фитюлька, эта карликовая страна длинноносых и пейсатых! Видно, бог еще не кончил испытывать свой народ. Через все уже пропустил. И через аутодафе, через крестовые походы, через погромы и гонения, через Освенцим… Теперь решил испытать их на земле праотцов. Кто, как не Насер, египетский президент, грозил стереть в порошок это государствишко? Не с его ли подачи началась заварушка? А потом он бросил свою армию, струсил, подал в отставку! Мы об этом помалкиваем… Но это последнее испытание, поверь мне.
— Ну… не совсем так, — Гальперина уязвил тон сына. — Насколько мне известно, Насер умер командующим египетской армии…
— Да! Потом. Когда народ потребовал его возвращения в тяжелые для страны минуты, вероятно, некем было заменить. Да, он вернулся, — Аркадий дал себе слово не обсуждать с отцом эти вопросы, был уже опыт. Он знал точку зрения отца.
Гальперин сидел, опустив тяжелые плечи, вяло теребя вилку.
— Видеть следствие и не видеть причину — это нечестно, Арик, — Гальперин не мог удержаться. — Допустили врага к столице… А в каком состоянии наша армия встретила сорок первый год? История еще к этому вернется. И тогда, с французами, тоже… Да, столицу сдали. А солдат сохранили. И войну выиграли… Снега — не снега, а выиграли, — мысли Гальперина метались от расходившихся нервов. — И вообще, Арик, лучше не касаться этой темы. Твой отец прошел войну и вернулся с осколком в груди да с солдатскими орденами Славы.
— Кто? Ты?! Ха-ха! — зло прокричал Аркадий. — Ты воевал? Где?! В Ташкенте? В тылу прифронтовом?
То есть как? — оторопел Гальперин.
— А так… Разве не знаешь, что ты и тебе подобные воевали в Ташкенте? Тебе любой простой человек скажет, с детского сада это известно… Только с большой лупой можно прочесть, что на фронте воевало полмиллиона солдат-евреев, семьдесят генералов, пятьсот полковников, сто восемь Героев Советского Союза, из них половина посмертно… А генерал-кавалерист Доватор…
— Еврей, который оседлал коня, уже не еврей, а казак, — Гальперин шуткой хотел уйти от колкого разговора.
— Да, казак! А генерал Крайзер, танковый бог, колхозный тракторист… Кто же тогда Цезарь Куников? Впрочем, молчу, на Малой земле был другой великий полководец… Все, отец. Я не хочу об этом говорить. Меня бьет, колотит от несправедливости… Ну хорошо, господин историк… Война — это война, бог с ней… Но через какую лупу можно прочесть в этой стране, как к евреям относились великие умы России, ее совесть и честь?