Архив
Шрифт:
После ужина я ставлю коробку Бена в свой шкаф вместе с парой коробок с надписью «Дед». Их я запаковывала сама, клятвенно пообещав, что найду для них место: я боялась, что мама в конце концов просто избавится от них. Но я никогда бы не подумала, что она поступит так с вещами Бена. Я оставляю глупого голубого медведя, сажаю его у постели и водружаю ему на нос оправу от очков.
Я пытаюсь разбирать вещи, но мои глаза сами собой возвращаются в центр комнаты, туда, где сидел перепачканный кровью парень. Отодвинув коробки в сторону, я почти разглядела темные пятна на полу. Теперь, стоит мне опустить глаза, я вижу только их. Но кто знает, могут ли это быть капли его крови? Не егокрови, напоминаю
Я достаю простыни и застилаю кровать, поеживаясь при мысли о том, что придется спать там, где произошло подобное, пусть и много лет назад. Уговаривая себя, что это глупо — бояться того, что давно случилось, я все равно не могу заснуть.
Мои мысли переключаются от смазанного образа Бена к заляпанному кровью полу, и в конце концов так переплетаются, что я уже вижу его самого среди осколков стекла, разглядывающего перепачканную кровью одежду. Я сажусь на кровати и смотрю в окно. Я ожидаю увидеть свой привычный двор и дом Линдси напротив, но вижу лишь безмолвный город. В этот момент мне еще сильнее хочется домой, чтобы можно было высунуться из окна и увидеть, как Линдси сидит на крыше и смотрит на звезды. Глубокая ночь — единственное время, когда она позволяла себе лениться и бездельничать. Мне кажется, ей было совестно даже за эти короткие моменты. Я сбегала из дома по Коридорам — через три перехода и лавку мясника — и вот я уже подходила к ней и устраивалась рядом, а она никогда не спрашивала, откуда я взялась. Она смотрела в небо и начинала говорить с середины предложения, будто я сидела с ней с самого начала. Будто все это в порядке вещей.
Обычно.
Настала пора сделать чистосердечное признание: иногда я мечтаю о том, чтобы стать обычной девушкой. Даже представляю себе ее: она выглядит совсем как я, и так же разговаривает, но это не я. И понятно почему: у нее такая открытая улыбка, и ее так легко рассмешить, прямо как Линдс. Ей не нужно таскать серебряное кольцо и нелепый заржавленный ключ. Она не умеет читать прошлое и не охотится за не упокоенными мертвецами. Иногда я представляю себе, как она занимается обычными, житейскими вещами. Запихивает учебники в школьный ящик. Валяется в шезлонге у бассейна в окружении подружек, которые купаются и щебечут о том о сем, а она перелистывает глупые девичьи журналы. Сидит на диване и смотрит фильм, а подруга пытается забросить в ее открытый рот зернышки попкорна. И почти все время промахивается.
Она устраивает вечеринку.
Идет танцевать.
Целует парня.
И она так… счастлива.
М.Так я зову ее, эту обычную, несуществующую себя.
Не могу сказать, что никогда не занималась ничем подобным: не целовалась, не танцевала и не тусовалась. Конечно, я это делала. Но то была фальшивка, маска, ложь. Я прекрасно умею пускать пыль в глаза, а обмануть саму себя не могу. Я могу сколько угодно изображать из себя М.,носить ее, как маску. Но я не могу бытьею. И мне в нее никогда не превратиться.
М.никогда бы не увидела окровавленных людей в своей спальне.
М.не стала бы перебирать вещи погибшего брата, чтобы хоть одним глазком увидеть его.
Страшная правда состоит в том, что я знаю, почему любимой футболки Бена, как и нашивки, и синих карандашей, нет в злополучной коробке. Эти вещи были с ним в тот день, когда он погиб. Он надел футболку, положил нашивку в карман, а карандаши — в рюкзак, как всегда, в любой обычный день. Потому что это и был самый обычный день, до того момента, как Бен сделал шаг с тротуара напротив школьного двора, и вдруг на красный свет на него пронеслась машина.
И даже не остановилась.
Что бы делали вы, если бы знали, кто виноват, но не имели возможности найти и наказать виновного? Как бы вы закрывали дело, как это принято в полиции? Как бы двигались дальше?
Скорее всего, вы не двигались бы дальше. Вы бы двинулись прочь.
Мне хочется его увидеть. Не размытую кляксу, очертаниями напоминающую Бена, а его настоящего. Хотя бы на мгновение. Чем больше я о нем думаю, тем быстрее он исчезает из моей памяти. Я чувствую, что он бесконечно далеко от меня, и попытка ухватиться за безжизненные, пустые вещи его не вернет. Но я знаю, что может мне помочь.
Я встаю, скидываю пижаму и надеваю черные штаны и черную же водолазку — свою привычную униформу. Мой Архивный лист лежит на столе, немой и пустой. Я кладу его в карман. Мне все равно, что на нем не написано имен, — я все равно попаду в Коридоры. Только Коридорами я могу добраться до нужного места.
До Архива.
Глава четвертая
Выглянув из спальни, я обнаруживаю, что в квартире царит полная тишина. Проскользнув в гостиную, замечаю тонкую полосу света под дверью родительской спальни, и затаиваю дыхание. Надеюсь, папа просто заснул с книгой и включенным ночником. Ключ от квартиры, как награда, торжественно свисает с крючка у входной двери. Здесь все такое старое и обветшалое, что я боюсь выдать себя каждым шагом. Но мне каким-то чудом удается добраться до ключа, ни разу не скрипнув половицами. Осталась только дверь. Весь фокус в том, чтобы поворачивать ручку постепенно и равномерно. Я ухитряюсь проделать его, выбираюсь на свободу, закрываю за собой дверь 3F и поворачиваю в холл.
И замираю.
Оказывается, я не одна.
Посреди коридора, опираясь спиной о стену рядом с мариной, стоит парень моего возраста. Он смотрит вверх, в потолок — или сквозь него. Тонкий шнур от наушников черной полоской проходит по его скулам и шее. Кажется, отсюда даже слышен шепот музыки. Я делаю беззвучный шаг, но он тут же лениво поворачивает голову и смотрит на меня. И вдруг улыбается. Улыбается так, будто застал меня врасплох, будто я действительно сбегаю из дома.
На самом деле так оно и есть.
Его улыбка напоминает мне о картинах, которые я здесь видела. Ни одна не висит идеально ровно. Так же и его губы — одна сторона изгибается чуть выше другой. У него черные волосы, шипами торчащие в разные стороны, и мне почему-то кажется, что его глаза подведены.
Парень меж тем закрывает их и снова слегка запрокидывает голову, словно говоря: ладно, я тебя не видел. Но хитрая улыбка не сходит с его лица, и снисходительное молчание не отменяет того факта, что он преграждает мне дорогу к брату, спиной подпирая дверь в Коридоры. Замочная скважина как раз где-то под его локтем.
В первый раз за все это время я искренне радуюсь, что Коронадо такой старый. Сейчас мне очень пригодится вторая дверь. Старательно изображая девчонку-которая-сбегает-из-дома, я, гордо задрав подбородок, шествую через холл к северной лестнице (если бы я пошла по южной, это выглядело бы подозрительно). Черные брюки и водолазка плохо сочетаются с этим образом, но тут уж ничего не поделаешь.
Парень не открывает глаз, но его улыбка делается еще шире, когда я прохожу мимо. Удивившись, я спускаюсь по лестнице. Она ведет с третьего этажа на второй, где упирается в площадку парадной лестницы, каскадом спускающейся в вестибюль. Ступени устилает бордовый ковер, похожий на язык гигантского животного. Из-под моих ног взлетают облачка пыли.