Архивное дело
Шрифт:
– Не разрешили?
– Запрета не было. Сам отказался.
– Обиделись?
– Нет, какая здесь может быть обида… Страх меня одолел после екашевской кляузы. А трусу на руководящей должности делать нечего. Разве можно руководить колхозом, если каждого своего шага боишься?.. Думаешь, почему во многих нынешних хозяйствах дела плоховаты? Потому, что председатели их без указания сверху чихнуть опасаются. Не хотят брать на себя даже малую толику ответственности.
– Как впоследствии ваши отношения с Екашевым сложились?
– Никак. У Осипа глаза были обмороженные. Здоровался со мной, будто невинный младенец. Я же делал вид, вроде не знаю об его доносе. В соседях ведь жили… – дед
Бирюков недолго помолчал:
– А какие колхозные деньги пропали вместе с Жарковым?
– Ничего с Афанасием Кирилловичем не пропало, кроме жеребца с упряжью, колхозной печати да ключей от сейфа.
– Что за сейф был?
Хлудневский растерялся. Тонкие старческие пальцы его мелко задрожали, а на лице мелькнуло выражение, словно он неожиданно для себя высказал такое, чего совсем не следовало говорить. Наступила затяжная пауза. Поспешность в подобных случаях была ни к чему. Кротов, видимо, тоже заметил растерянность деда Лукьяна. Он тихонько кашлянул и отвернулся к окну. Наконец Хлудневский тяжело вздохнул:
– Вот, Антон Игнатьевич, и уложил ты меня на лопатки. Коль уж проговорился, придется выкладывать правду до конца. Признаться, еще вчера возникло желание рассказать это товарищу прокурору, да в присутствии Ивана Торчкова не стал говорить из осторожности. Торчков ведь мигом все с ног на голову перевернет и пуще Брониславы Паутовой сплетню по селу распустит… – дед Лукьян, схватившись за поясницу, медленно поднялся со стула и вдруг предложил: – Пройдемте в сенцы, покажу вам бывший колхозный сейф.
Бирюков и Кротов вышли за стариком в светлые сени, заставленные немудреной крестьянской утварью. В одном из углов, у небольшого оконца, стоял средней величины сундук, выкрашенный потрескавшейся от времени красной эмалью и окованный потускневшими латунными полосками. Крышка сундука была расписана затейливым разноцветным орнаментом с полуовальной белой надписью «Мастер Г.С. Сапогов».
– Вот тот сейф, – указывая на сундук, сказал Хлудневский. – Изготовил его по просьбе Жаркова в тридцатом году Григорий Семенович Сапогов, живший в селе Ярском. Мастер был – золотые руки. Замок у сундука внутренний и… двойное дно, с секретом.
– Как он у вас оказался? – спросил Антон.
– Году в шестидесятом, когда построили новую колхозную контору, Игнат Матвеевич привез из райцентра настоящий, металлический, сейф. А этот сундук за ненадобностью отдал мне. Агата в нем пряжу хранила. И до сего дня стоял бы он у нас в избе, если бы не внучка Лариса, приехавшая к нам на житье после училища. Не понравилась Ларисе наша старинная мебель. Уговаривала, уговаривала и уговорила купить новый гарнитур. Сама в райцентр съездила с Толиком Инюшкиным и привезла полный грузовик новья. При современных полированных шкафах да серванте сундучок этот оказался, как не у шубы рукав. Перетащили мы его в сенцы. Стал я в угол сундук пристраивать – дно вывалилось. От старости доски рассохлись. Гляжу, вместе с досками газетный сверток, выпал. Развернул – понять не могу. Первоначально подумалось – облигации. Когда разглядел, мать родная!.. Это ж деньги, которые считались пропавшими с Афанасием Кирилловичем. Не поверите, оторопь меня взяла. Ни внучке, ни бабке Агате не стал рассказывать. Зачем лишние слухи по селу распространять? Жаркова этим уже не оправдаешь, а легкомысленные языки станут на селе лишь бестолку перемалывать его косточки, неведомо где упокоившиеся…
– Выходит, о том, что сундук с секретом, кроме мастера да Жаркова, никто не знал? – снова спросил Антон.
– В
Хлудневский с трудом нагнулся и поднял крышку сундука. Подозвав поближе Бирюкова, он нажал на середину одной из днищевых досок. Половинка доски, словно на пружине, тотчас откинулась кверху. Дед Лукьян запустил в образовавшееся отверстие руку и вытащил из тайника газетный сверток. Протягивая его Антону, сказал:
– Вот они, общественные денежки. При них ведомость имеется с указанием, кто сколько внес. Сто восемьдесят один рубль до рублика сохранились…
Все трое вернулись в горницу. Опять сели у стола. Бирюков осторожно развернул на столе ветхий листок газеты с необычным для наших дней названием «Штурм пятилетки».
– Это районка на первых порах у нас так называлась, – пояснил Хлудневский. – Немного таких газеток вышло. Потом она стала называться «Социалистическая стройка», а теперь «Знаменем» зовется.
Бирюков и Кротов с интересом стали рассматривать бумажные деньги в мелких купюрах, обращавшиеся во второй половине двадцатых и начале тридцатых годов. Они были потертыми от обращения, но сохранились довольно хорошо.
– Для чего эти деньги собрали? – спросил Хлудневского Антон.
– Планировали общественную кассу взаимной выручки создать, – ответил старик.
– Много ли на такую сумму можно было купить?
– Давай прикинем… – дед Лукьян указательным пальцем правой руки загнул на левой руке мизинец. – Хорошая корова симментальской породы тогда стоила сорок пять рублей, лошадь – сто пятьдесят, добрый конь – двести, баран всего три рубля. Сельхозинвентарь оценивался в зависимости от сложности. Сенокосилка, например, стоила двести пятьдесят, веялка – семьдесят, сортировка – около тридцати, а однолемешный плуг «Красный пахарь» – двадцать пять рубликов. Так что, Антон Игнатьевич, по курсу тридцать первого года деньги эти были хоть и не ахти какими, но и не такими уж малыми.
Бирюков собрал разложенные по столу купюры и посмотрел на участкового:
– Что, Михаил Федорович, думаешь по этому поводу?
Кротов вздохнул:
– Полагаю, побег Жаркова из Березовки с целью хищения общественных денег исключается.
– Никуда Афанасий Кириллович не убегал! Нет, не убегал, – загорячился Хлудневский. – Убили его. Голову даю на отсечение, убили!
– Кто это мог сделать? – спросил Антон.
– Знать бы, кто… – поникшим голосом ответил дед Лукьян. – К тридцать первому году открытые враги советской власти в наших краях затаились. А затаившийся враг, Антон Игнатьевич, страшнее открытого. Хотя и мирно прошла у нас коллективизация, да не каждый с радостью в колхоз вступал. Ломалось ведь веками сложившееся отношение к частной собственности, землю ведь, по существу, у крестьянина отнимали. Думаешь, просто так, бывало, то жнейка в самое горячее время забарахлит, то упряжь в конюховке подпортится, а то и крупорушка на Ерошкиной плотине заполыхает…
– Кстати, крупорушку действительно Илья Хоботишкин поджег?
– Конечно! Я собственными руками схватил этого писклявого скопца на месте преступления с поллитровкой керосина.
– А через год, говорят, какого-то утопленника у плотины подняли?
– Было такое, – сухо согласился Хлудневский. – Но дело не в утопленнике…
– Лично вы видели его? – не дал старику увильнуть в сторону Бирюков.
– Видел, но там уже ничего нельзя было определить. По малому росту да армячку предполагали мужики, будто похож на Илью Хоботишкина.