Архивное дело
Шрифт:
– Когда я сказала об этом деду, он усмехнулся: «Торчков нагородит тебе семь бочек арестантов, только уши развешивай».
– А Инюшкина не спрашивали?
– Арсентий Ефимович тоже уклончиво ответил: «Кумбрык всегда слышит звон, да не знает, где он».
Бирюков взял со стола фотографию Жаркова. В отличие от других фотоснимков, собранных Ларисой, жарковский снимок сохранился хорошо. Сделан он был профессиональным старым мастером, что называется, на высоком уровне. Объектив запечатлел буквально каждую морщинку в уголках весело прищуренных глаз, каждый
– Я возьму на время эту фотографию, – сказал Бирюков. – Как только наш фотограф ее переснимет, сразу верну.
– Пожалуйста, берите, – ответила Лариса и умоляюще попросила: – Антон Игнатьевич, если узнаете что-то новое о Жаркове, сообщите мне.
– Непременно сообщу.
Глава 5
У колхозной конторы возле трехтонного самосвала с голубой кабиной участковый инспектор Кротов, сурово помахивая пальцем, делал внушение вихрастому парню в коричневой куртке на «молниях» и в джинсах. Бирюков еще издали узнал разбитного шофера Серебровской бригады Сергея Тропынина, прозванного за неуемную энергию и суетливость «Торопуней».
– Лихачит, понимаете ли, – смерив строгим взглядом парня, сказал подошедшему Бирюкову Кротов. – Сегодня утром раздавил гусака, принадлежащего Федору Степановичу Половникову.
Антон, поздоровавшись с участковым, протянул руку Тропынину:
– Ты что же, Сергей, неприятности землякам причиняешь?
– Бывает… – Тропынин смущенно потупился. – План надо делать, а тут порасплодили кур да гусей – по деревне не проехать.
– Другие нормально ездят. Ты же всегда гонишь, сломя голову, – с прежней строгостью проговорил участковый.
– Да расквитаюсь я с Половниковым. Скажу матери, чтобы своего гусака ему отнесла. А за куриц, Михаил Федорыч, хоть ругай – хоть нет, отвечать не буду! Разве это порядок, когда едешь по селу, как по птицефабрике? Уши закладывает от кудахтанья…
– Куры к тебе приноровились. В один конец села въезжаешь – в другом они уже по дворам, как от коршуна, разбегаются, – Кротов сурово кашлянул. – Смотри, Сергей, долихачишься! А теперь не трать время, кати к комбайнам.
Тропынин словно того и ждал. Ковбойским прыжком он вскочил в открытую дверку кабины самосвала. Взревев мотором, самосвал тотчас круто развернулся и, подняв пыльное облако, мгновенно скрылся за деревней.
– Неисправимый… – глядя на оседающий шлейф пыли, покачал головой участковый. – Придется для профилактики талон предупреждений лихачу продырявить.
– Что нового в Серебровке? – спросил Бирюков.
Кротов пожал плечами:
– Можно сказать, новостей – нуль. Старики, будто встревоженные пчелы.
– Ну
– Переливают из пустого в порожнее. Если бы не железный протез, сходятся на том, что Жарков… Однако с протезом – полная загадка.
– Как бы нам ее разгадать, а?..
– Не представляю. Прокурор все-таки надумал возбудить уголовное дело?
– Нет, меня просто по-человечески заинтересовала судьба Жаркова. Вы отца Федора Степановича Половникова помните?
Кротов за козырек натянул поглубже фуражку:
– Знавал я дядьку Степана. Богатырского сложения был мужчина, но умер внезапно.
– Причина?..
– В ту пору все скоропостижные смерти объясняли так: «Чемер хватил». С точки зрения современной медицины, полагаю, инфаркт свел Степана Половникова в могилу.
Антон помолчал:
– Как бы, Михаил Федорович, мне с дедом Лукьяном Хлудневским повидаться?
– Утром Лукьян находился дома, – участковый взглядом показал на стоявший у крыльца колхозной конторы желтый служебный мотоцикл. – Если надо, разом домчимся до Серебровки…
Бирюков хотел было, не откладывая, принять предложение Кротова, но, увидев вышедших из сельмага Инюшкина и Торчкова, помедлил с ответом. Старики, отчаянно споря, направились к ним. Не дойдя шага три, Торчков бодро вскинул к помятому козырьку серой кепчонки сложенную лодочкой ладонь и на одном дыхании выпалил:
– Здравия желаю, товарищи офицеры милиции!
– Здравствуйте, уважаемые пенсионеры, – стараясь не рассмеяться, сказал Антон. – О чем спор ведете?
Торчков чуть замялся:
– Проблемный вопрос, Игнатьич, не дает мне покоя. Арсюха ответить на него не в состоянии. Может, ты скажешь: как в Америке положение с банями?
– С какими?
– Ну это… с обыкновенными, в каких мы по субботам моемся.
Бирюков все-таки не сдержал улыбки:
– Думаю, Иван Васильевич, в банном вопросе у американцев проблемы нет.
– Ну а парятся они, как русские мужики – до изжоги, или только для отвода глаз, чтобы очередь отвести? И опять же: березовых веников у них, наверно, кот наплакал…
Участковый подозрительно глянул на Торчкова:
– Ты, Иван, случайно, не отоварился у Паутовой черносливным компотом?
– Перекрестись, блюститель закона! У меня теперь это… Как говорят по телеку, трезвость – норма жизни.
– А чего каверзные вопросы задаешь?
– Какие хочу, такие и задаю. Застольное время давно кончилось, а ты по старым меркам живешь, не можешь привыкнуть к гласности.
Участковый усмехнулся:
– Наверно, хотел сказать «застойное» время?
– Кротов, я никогда не двуличничаю, как другие. Что хотел, то и сказал. В чем в чем, но в застольных делах мы на месте не стояли, а неуклонно росли вверх. Советую тебе телек почаще смотреть. Там теперь все доступно объясняют, – мигом вывернулся Торчков и брезгливо сплюнул в сторону. – А насчет причисленного тобою к алкоголю компота скажу прямо: сто лет видал я тот прокисший компот! Мне вчерась Матрена привезла из райцентра десять бутыльков психоколы.