Архивное дело
Шрифт:
Хлудневский лукаво прищурился:
– Смотря какой разговор пойдет. Если интересный, можно и до вечера проговорить. – И сразу предложил: – Пройдемте в избу. Что-то крестец сегодня у меня постреливает. Вероятно, вот-вот дождик занудит.
– Бабки Агафьи нет дома?
– К Феде Половникову Агата ушла, допоздна будет у него Библию слушать, – с ироничной усмешкой ответил дед Лукьян.
Следом за стариком Кротов и Бирюков вошли в светлую горницу, обставленную современной мебелью. О старине напоминала лишь темная икона в переднем углу, рядом с которой на красочном плакате улыбался Юрий Гагарин. Весь угол под иконой занимал цветной телевизор с большим экраном.
Участковый, бросив короткий взгляд на икону, обратился к Хлудневскому:
– Божеский лик не мешает телевидение глядеть?
Дед Лукьян опять иронично усмехнулся:
– Нет, Михаил
– И первого космонавта планеты уважаете?
– Внучка со школьных лет влюблена в него. Да и нам с Агатой Юра нравится, симпатичный паренек.
– Угу… – Кротов замялся, будто не зная, о чем дальше вести разговор. – Значит, бабка Агафья так и не порывает дружбу с Федей Половниковым? Только двое их осталось в Серебровке, богомольных…
– В ее возрасте поздно менять привычки. – Хлудневский сдвинул на край стола свежий лист районной газеты «Знамя» и жестом показал на стулья. – Садитесь, дорогие гости. В ногах, как говорится, правды нет.
Все трое сели. После разговора о том да о сем Антон Бирюков попросил Хлудневского рассказать о первом председателе колхоза Жаркове. Дед Лукьян опустил глаза:
– Мое мнение об Афанасии Кирилловиче безупречное. Не за что Афанасия Кирилловича упрекать. Очень высоких нравственных качеств был человек и в отличие от некоторых скороспелых по тому времени партийцев обладал широким замыслом. С умственными способностями Жаркова надо бы не колхозом руководить, а в партийных верхах на большой должности находиться.
– Что этому мешало?
– Не берусь точно сказать.
– Скажите предположительно…
– Предполагаю, что среди районных и краевых начальников были недовольные Афанасием Кирилловичем. Не все их распоряжения Жарков выполнял беспрекословно. Иной раз вообще наотрез отказывался выполнять.
– Почему?
– Не согласен с ними был, имел свое мнение.
– Пример можете привести?
Дед Лукьян усмехнулся в бороду:
– Пример вот с той же религией, которую Михаил Федорович Кротов осуждает. Поступило из крайкома указание: закрыть в Березовке церковь. Прочитал Жарков это распоряжение и за голову схватился: «О чем они там, в крайкоме, думают?! Что можем на данном этапе вместо религии предложить народу?.. Молодежь, понятно, завлекем избами-читальнями, охватим клубной работой и комсомольским образованием. А со стариками да старухами как быть?.. Они ж насквозь пропитаны религиозным опиумом! Неужели крайкомовцы не знают указание товарища Ленина по религиозному вопросу? Ведь Владимир Ильич всего лишь отлучил церковь от государства. Свободу же вероисповедания оставил!» Проще говоря, Антон Игнатьевич, не позволил Жарков закрыть в Березовке церковь и выпроводил представителя крайкома – самоуверенного молодого товарища в пенсне. И ведь прав оказался впоследствии. За Потеряевым озером, в Ярском, партийцы скинули в своем селе церковные колокола, священника на все четыре стороны выставили. Быстро управились. И что получилось?.. С великим трудом прошла там коллективизация. Уперлись богомольные – ни тпру ни ну. Глядя на них, прочие крестьяне тоже заколебались: ни вашим ни нашим. А в Березовке, можно сказать, под колокольный звон колхоз вырос. Ясное дело, не само по себе все гладко сложилось. Жаркову пришлось не одну беседу провести с попом-батюшкой, чтобы он не вздумал мутить верующих против колхоза. Поп сообразительным оказался, уразумел, что к чему, и зауважал Жаркова. Даже, помню, молебен во здравие новой жизни закатил. Вот тебе и пример… – Хлудневский помолчал. – Таким же решительным образом боролся Афанасий Кириллович и с другими руководящими перегибами.
– Много этих, перегибов, было?
– Да, как же им было не быть, если непроторенной дорогой впотьмах шли. Тут и преданный большевик мог заблудиться, словно в дремучем лесу. Вдобавок, руководящие приспособленцы с толку сбивали: на словах угодничали перед высшим начальством, а втихомолку гнули свою линию. Короче говоря, и перегибов и загибов всяких хватало.
– Вероятно, и у Жаркова были ошибки, – сказал Антон.
– Как не быть… – Хлудневский вздохнул. – С коммуной он подзапутался. А вот при коллективизации угодил в точку. В других селах при создании колхоза крепкого маху дали, сделав основной упор на бедняков да батраков. Собрали с миру по нитке и чуть в лужу не сели. Государство, конечно, в кредите колхозам не отказывало, да ведь, как говорится, и дойную корову нельзя доить до бесконечности. Вдобавок, правление таких колхозов состояло тоже из одних бедняков и батраков. Откуда им, горемычным,
Бирюков с Кротовым засмеялись. Хлудневский чуть усмехнулся и продолжил:
– Так вот, значит, в отличие от тех бедняцких объединений Жарков в первую очередь вовлек в колхоз крестьянина-середняка. Кто такой был «середняк»?.. Трудолюбивый мужик, смекалистый. У него и хозяйство было крепенькое, и от любой работы он не отлынивал. По этой причине колхозные дела у нас сразу пошли по твердым рельсам. Успеху помогла и небольшая хитрость Афанасия Кирилловича. Первые колхозы создавались по деревням. Деревня – колхоз, деревня – колхоз. А Жарков к Березовке присватал Серебровку. Уговорил наших середняков объединиться в одно хозяйство с правами отдельной бригады. Почему? Березовская земля хорошо пшеницу рождала, а на нашей земельке рожь да овес ежегодно отменными удавались. Когда сгуртовались эти две деревни, у серебровцев круглый год на столе пшеничный хлеб, а березовцам насчет фуража заботушки не стало… – дед Лукьян помолчал. – После войны пришла волна укрупнения колхозов. Сколько малых деревень с лица земли исчезло! Не миновать бы и Серебровке исчезновения. Однако она не только сохранилась, но и количество дворов в ней стало больше. А каждый двор – это, самое малое, корова, телка или бычок, боров или свинка, не считая, овец, кур да гусей. Это индивидуальный вклад крестьянина в Продовольственную программу для прокормки горожан. Вот, Антон Игнатьевич, и оцени теперь размах мышления Жаркова. Афанасий Кириллович уже тогда предвидел укрупнение и благодаря его светлой голове наши деревни живут-поживают да добро наживают…
– Сразу после Жаркова вы председателем стали? – спросил Бирюков.
Хлудневский отвернулся к окну, как будто увидел там что-то интересное.
– Председательствовал шесть с половиной лет. В тридцать седьмом отпредседательствовал, – с неохотой ответил он.
– Почему?
Дед Лукьян встретился с Бирюковым взглядом:
– Время очень сложное было. Шутливо говоря, обзовешь сгоряча блудливую колхозную корову гулящей женщиной – тут же настрочат в НКВД, дескать, гражданин такой-то занимается антисоветской пропагандой. На меня Осип Екашев телегу накатил. Мол, председатель Хлудневский подрывает экономику передового колхоза «Знамя Сталина».
– Так назывался тогда колхоз?
– Ну. Сталинское имя в те годы было самым почетным. Но дело, понятно, не в названии. Работали мы, не жалея сил, севообороты соблюдали – земельку берегли, чтобы она не истощалась. Поэтому показатели у нас были славные. В тридцать втором году, не примите за хвастовство, в первый год моего председательства колхозники получили на каждый заработанный трудодень по три килограмма зерном и по пятьдесят копеек деньгами. Для того времени это рекорд был. В последующие годы тоже неплохо зарабатывали.
– В чем же «подрыв экономики» заключался?
– Осенью тридцать седьмого создал я женскую бригаду по первичной обработке зерна на ручных веялках. Работа нелегкая – с крепких мужиков и то за день по семь потов сходило. А бабоньки так сноровисто взялись веялки крутить, что на протяжении недели ежедневно по две нормы провеивали. Когда управились, решили мы на правлении за счет колхоза подарить ударницам по красной косынке и разделить между ними центнер охвостьев, для собственных кур. Осип Екашев был отменным тружеником, но жадность его превосходила деловые качества. Опасаясь, что награждение ударниц стукнет по карману при подведении итогов, он и надумал всыпать мне, как главному инициатору премирования, по первое число. На мое счастье, уполномоченным НКВД в нашем районе был Николай Дмитриевич Тропынин…
– Это не родственник Сергея Тропынина? – вспомнив серебровского шофера-лихача, спросил Антон.
– Родной дядя, старший брат Сергеева отца.
– Не знаете, он жив теперь?
– Возрастом Тропынин не намного старше меня, так что, если житейские передряги не скрутили его в бараний рог, вполне может здравствовать. Хороший человек, многих земляков от ложных обвинений спас… – Хлудневский задумался. – И меня Николай Дмитриевич после разбирательства отправил с миром домой. Но председательствовать в колхозе после этого я уже не стал.