Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Подчас близко связываться со смертным бывает очень трудно.
— Для вас?
— Для всех фэйре, — ответила она.
— Что вы имеете в виду?
Она указала на себя:
— Внешне мы очень похожи на людей, так ведь? По крайней мере, большинство из нашего народа… а остальные имеют сходство с другими существами из смертного мира. Гончими, птицами, оленями, ну и так далее.
— Бесспорно.
— Вы бесконечно увлекательны. Мы зачинаем детей со смертными. Подстраивается под времена года смертных, колеблемся им в такт. Танцуем под музыку смертных,
делаем наши дома похожими на жилища смертных, с удовольствием питаемся едой смертных. Мы во многом становимся всё более похожими на них, но всё же мы — это не они. Многое из того, о чём они думают, что чувствуют, и очень многое из того, что они делают, для нас просто непостижимо.— Да мы и сами не до конца себя понимаем, — ответил я. — Думаю, для вас это уж точно должно быть сложно.
Мать Лето улыбнулась мне, и я мне показалось, будто наступил первый день весны.
— И это действительно так.
— Но вы ведь хотели что-то этим сказать, мэм, — произнёс я. — Вы ведь не просто так подняли эту тему.
— Да, — ответила она. — Зима холодна, сэр Рыцарь, но не настолько холодна, чтобы сердце промёрзло насквозь.
— Чтобы сердце могло промёрзнуть, его нужно иметь, мэм.
— У тебя оно есть.
Я шёл некоторое время молча, обдумывая это.
— Вы говорите, что у меня есть шанс остаться собой?
— Я много чего говорю, — сказала Мать Лето. — Есть ли у тебя шанс остаться самим собой, несмотря на тенденцию мантии формировать твои мысли и желания? У всех Рыцарей, Зимы и Лета, есть этот шанс. Большинство терпит неудачу.
— Но это возможно, — утвердительно произнёс я.
Она посмотрела на меня, и её взгляд был более бездонным, чем само время:
— Возможно всё.
— Ах, — сказал я, понимая. — Мы в действительности говорим не обо мне.
— Мы говорим, — произнесла она безмятежно, отводя взгляд. — И мы не говорим.
— Мм, — сказал я. — Я тут немного запутался. О чём конкретно мы говорим?
Мать Лето улыбнулась мне.
А затем она просто замолчала.
Говорили? Не говорили?
Я сохранял невозмутимое выражение лица, в то время как мой внутренний неандерталец сначала брызгал слюной, а затем пришёл в неистовство, принялся громить воображаемый продуктовый отдел, опрокидывая полки и разбрасывая фрукты в бессильной ярости, и орать: «ПРОСТО СКАЖИТЕ МНЕ, ЧЬЮ ЧЕРЕПУШКУ НУЖНО РАСКОЛОТИТЬ ДУБИНОЙ, ЧЁРТ ВАС ВСЕХ ПОБЕРИ!»
Чёртовы фэйре. Они меня в могилу сведут.
— Для соблюдения равновесия, — нарушил я молчание, — было бы хорошо, если бы теперь я задал вам вопрос, мэм.
— Я одобряю вопрос. Но я не даю обещаний относительно ответа.
Я кивнул:
— Кто вы в действительности?
Мать Лето остановилась на своем пути и обернулась, чтобы взглянуть на меня. Её брови поползли вверх:
— Это очень существенный вопрос.
— Знаю, — сказал я. — Это всё Хэллоуин виноват.
— И почему же, позволь узнать?
Я пожал плечами, мы пошли дальше, а я стал объяснять:
— Просто праздник заставил меня задуматься: маски. Я знаю одного персонажа из древних сказок, который жив, здоров и скрывается под чужим именем. Почему бы не быть и другим?
Мать Лето склонила голову, скорее, в знак, что услышала меня, или допускает такую возможность, чем соглашаясь.
— Всё меняется, — сказала она. — Бессмертные с трудом принимают перемены. Но это происходит с каждым.
— Я назвал Мать Зиму именами Атропос и Скульд, потому что они, похоже, подходят ей, — продолжил я. — Я к тому, что она, по всей видимости, любит острые предметы.
На губах Матери Лето на мгновение появилась ослепительная улыбка, затем снова исчезла.
— Дурак бы до такого не додумался, — похвалила она. — Да, она действительно была когда-то известна под этими именами. Но ты всего лишь догадался об именах одной из её масок — и не самых могущественных из наших имён.
— Наших? — переспросил я. — Подождите. Я запутался.
— Знаю, — сказала она. — Вот мы и пришли.
Мы остановились посереди лесной тропинки — в месте, которое на вид ничем не выделялось из окружающего пейзажа. Мать Лето остановилась и, нахмурившись, взглянула на меня:
— Ты одет крайне неподходяще.
— Не волнуйтесь об этом, — ответил я. — Я могу справиться с холодом.
Она отпустила мою руку, окинула меня взглядом сверху вниз, положила ладонь на ручку корзины, которую несла на сгибе локтя и сказала:
— Что-то немного менее… неофициальное было бы уместнее, я думаю.
Я уже раньше изображал куклу Кена для стилистов-фэйре, так что не был особо шокирован, когда моя одежда начала корчиться и изменяться на глазах. Когда в своё время это делала Леанансидхе, я провёл в машине полчаса страданий, пока один причудливый и недостойный наряд сменялся другим. На этот раз было иначе.
Ткань моей одежды превратилась в идеально подогнанный стальной доспех. Впрочем, скорее всего, не стальной, а из того же металла, что у сидхе. Броня была простой и функциональной, без орнаментов — нагрудник, наручи, большие оплечья на плечах. Тяжёлые щитки, свисающие с нижней части нагрудника, защищали бёдра. Ноги спереди и сзади покрывали наголенники. Все детали были чёрные и блестящие, при прямом освещении отливающие тёмно-фиолетовым и тёмно-синим.
Я вдруг понял, что под левым локтем держу шлем, взял его обеими руками и стал рассматривать. Шлем был коринфский — как в фильме о спартанцах, только без конского хвоста — с мягкой обивкой внутри. Я надел его, и он оказался впору.
— Намного лучше, — похвалила Мать Лето. — Держись рядом со мной всё время.
Я окинул взглядом совершенно безмятежный лес. Это требовало усилия, так как шлем не позволял мне плавно поворачивать голову. Я всё же осмотрелся. Я уверен, что броня заставила меня выглядеть глупо.
— Ну, хорошо.
Мать Лето улыбнулась, снова взяла меня за руку и вытянула одну ногу. Ею она очистила от слоя грязи и опавших листьев поверхность плоского камня, вроде булыжника, возможно, трехфутового квадрата. Она постучала по нему три раза, прошептала слово и увлекла меня за собой, когда ступила на него.