Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Черт подери, парень. Я ничего не буду обещать этому…
— Да не ему! — мой голос тоже звенел от злости. — Мне дайте слово, сэр. Ну!
Взгляд старика дрогнул, и он убрал левую руку с цевья дробовика, демонстративно растопырив пальцы. Стволы опустились.
— Ладно. Даю слово, Хосс.
Кинкейд медленно выдохнул сквозь зубы. Я почувствовал, как он сменил позу у меня за спиной.
Я оглянулся. Пистолет его опустился, но все еще смотрел в нашем с Эбинизером направлении.
— Ваше слово тоже, Кинкейд.
— Я ведь на вас работаю сейчас, Дрезден, — произнес он. — Считайте, что вы его получили.
— Тогда уберите пушку.
К моему удивлению он повиновался, хотя пустой взгляд его оставался прикован к Эбинизеру.
— Что это, черт возьми, за штуки такие? — прорычал я.
— Самозащита, — все тем же ровным голосом отозвался Кинкейд.
— Не вешайте мне лапши на уши, — возмутился я.
— Самозащита, — повторил Кинкейд, и на этот раз в голосе его слышалась злость. Знай я, что ваш гребаный водила — Черный Посох МакКой, я бы уже находился в соседнем штате, Дрезден. Я не хочу иметь с ним дела.
— Боюсь, для этого поздновато, — заметил я и хмуро повернулся к Эбинизеру. — А вы что делаете?
— Разбираюсь с проблемой, — ответил старик. Убирая дробовик обратно в пикап, он не сводил взгляда с Кинкейда. — Гарри, ты ведь не знаешь, что это, — рот его скривился в брезгливой гримасе, — за тварь. И не знаешь, что он натворил.
— Уж кто бы говорил, — отозвался Кинкейд. — Как это ты расстарался в Касаверде, кстати. Русский спутник в качестве симметричного ответа за Архангельск. Красиво, ничего не скажешь.
Я резко повернулся к Кинкейду.
— Прекратите.
Кинкайд встретил мой взгляд невозмутимо, даже с вызовом.
— Прошу разрешения вступить в философские дебаты с этим лицемером, сэр?
Злость захлестнула меня багровой волной. Не успев даже осознать, что делаю, я придвинулся вплотную к Кинкейду — так, что мы едва не касались носами.
— А ну заткните свой поганый рот, ну! Этот человек принял меня к себе — единственный на всем белом свете, и возможно, спас этим мою жизнь. Он научил меня настоящей магии — тому, что жизнь важнее убийств и власти. Может, вы и крутой Мэн, Кинкейд, но вы и грязи не стоите с его чертовых башмаков. Если уж на то пошло, я променяю вашу жизнь на его, не задумавшись даже. И если увижу, что вы пытаетесь еще раз спровоцировать его, я вас сам убью. Ясно?
Последовала секунда — долгая секунда, на протяжении которой наши взгляды, встретившись, начали втягивать нас в душу друг другу. Должно быть, Кинкейд тоже почувствовал это. Он позволил своему взгляду скользнуть в сторону, а потом он отвернулся и снова принялся рыться в какой-то из своих коробок.
— Я понял, — произнес он.
Я стиснул кулаки и зажмурился, досчитал до десяти и только после этого позволил себе пошевелиться. Еще через пару секунд я отошел от Кинкейда на несколько шагов и тряхнул головой. Потом прислонился к мятому крылу Эбинизерова «Форда» и окончательно взял себя в руки.
Вспышки гнева не раз прежде ставили меня в дурацкое, а еще чаще и просто опасное положение. Я знаю за собой это свойство и борюсь с ним в меру сил — и все же порой полезно и пар стравить немного. И, черт подери, у меня был хороший повод навешать Кинкейду плюх. Как-то не верилось мне, что у него хватит наглости ставить себя на одну доску с моим старым наставником. В любом отношении.
Черт, судя по тому, что сказал Эбинизер, Кинкейд и человеком-то не был.
— Прошу прощения, — буркнул я, придя в себя. — Ну, за то, что он пытался вывести вас из себя, сэр.
Эбинизер помедлил, но все же ответил.
— Ерунда, Хосс, — сказал он. Голос его звучал чуть хрипло. — Не за что извиняться.
Я внимательно посмотрел на него. Он отвел взгляд. И не потому, что боялся, как бы я не заглянул ему в душу. Он настоял на этом в первый же час, как мы познакомились. Я до сих пор помню это совершенно отчетливо — как и все прочие случаи, когда заглядывал в чужие души. Я помню крепкую как старый дуб волю, спокойствие, убежденность в правоте того, что он делает. Да что там, он всегда был для меня не просто достойным человеком — примером для озлобленного, смятенного юнца.
Джастин ДюМорн научил меня тому, как заниматься магией. Но именно Эбинизер научил меня тому, зачем это делать. Тому, что магия рождается в душе, питается тем, во что верит чародей — в зависимости от того, каков он есть и каким хочет стать. Тому, что порожденная любым чародеем магия несет с собой и ответственность за ее использование на благо людям. Тому, что на свете много того, что стоит защищать и оберегать, и что мир — это все-таки не только джунгли, в которых выживает сильнейший, а слабых поедают.
Эбинизер был, наверное, единственным известным мне человеком, о котором я мог отзываться только положительно. И, если подумать, он этого действительно заслуживал.
И все же взгляд в чужую душу — это не детектор лжи. Он показывает тебе ядро, сущность другого человека, но он не способен проникнуть во все потаенные уголки его души. Сколько бы ты ни увидел, это не значит, что от тебя ничего не утаили.
Эбинизер прятал от меня взгляд. И вид у него при этом был немного пристыженный.
— Ладно, нам нужно заниматься делом, — рассудительно сказал я. — Не знаю, что такого вам известно про Кинкейда, но дело свое он знает. И это я позвал его сюда. Мне нужна его помощь.
— Да, — согласился Эбинизер.
— И ваша тоже, сэр. Вы с нами?
— Да, — повторил он. Мне показалось, я услышал в его голосе что-то вроде боли. — Конечно.
— Тогда за дело. Потом поговорим.
— Идет.
Я кивнул. Появилась Мёрфи — в джинсах, темной куртке и бейсболке Красного Креста, которые дал ей Кинкейд. Разумеется, куртка оттопыривалась на бедре, там где висела на поясе кобура, да и вообще сидела на ней несколько непривычно, из чего я сделал вывод, что под ней прячется кевларовый бронежилет.