Ариадна обрывает нить

Фед Александр

Полежав носом в прелых листьях и, не услышав стрельбы или криков нападающих, все мои собратья журналисты, вместе с отважной морской пехотой, стали подниматься с земли, чтобы продолжить наш путь.

Оказалось, на шедшего впереди всех пехотинца спрыгнула небольшая обезьянка, которая, сорвавшись с ветки, плавно спарила на его плечо. Представившееся нашим глазам зрелище развеселило всех. Было забавно смотреть, как здоровенный парень пытался одеть свой берет, в то время, как маленькая обезьянка стаскивала головной убор с его обритой головы, норовя, украсить свою собственную голову, приглянувшейся ей шляпкой.

Чтобы не расстаться со своим беретом навсегда, молодой солдат вынужден был, одной рукой, придерживать весьма шуструю обезьянку, чтобы та не сбежала в заросли джунглей со своей добычей, а, другой, яростно бороться с нахалкой, за право носить берет.

Стоявший рядом со мной, корреспондент из Германии быстро схватил свой фотоаппарат и бросился снимать забавное зрелище, совершая при этом немыслимые пируэты вокруг пехотинца и выбирая наиболее интересные ракурсы для снимков.

То, что произошло в следующее мгновение, не мог предвидеть никто. Снимающий пехотинца корреспондент, неожиданно, перевернулся вверх ногами и вознёсся ввысь, отрываясь от земли на добрых полтора десятка метров, подвешенный за ногу толстой лианой.

В таком бедственном положении, висящим головой вниз и машущим нам своим фотоаппаратом, мы и отсняли незадачливого фоторепортёра. Как вы понимаете, ему самому, такого шанса не выпало. Самое забавное, что даже обезьянка, которая прыгала на плече у солдата, застыла, внимательно рассматривая, болтающегося на лиане человека.

Как оказалось в дальнейшем, местные жители установили специальные петли-ловушки в разных точках тропы, ведущей в их селение. Обезьянка оказалась ручной, и весьма эффективно использовалась для отвлечения бдительности всех идущих по тропе.

Вернувшись из деревни, мы совершили взаимовыгодный обмен: виновник приключения уступил нам снимки пехотинца, с сидящей на его плече обезьянкой, а мы вручили ему его собственные изображения, где он висел вниз головой.

Грэм вошёл в азарт, и истории стали ещё более экзотическими. Наиболее внимательные и критичные слушатели понимали, что историк вносит существенные дополнения в свои «правдивые» истории, но никто не собирался следовать протоколу, тем более что подобные уточнения и приписки, периодически, вызывали волну хохота, снимая усталость и сплачивая будущий экипаж.

Сам же рассказчик, как ни старался, так и не смог оторваться от колдовских чар Лии. Её глаза, светящиеся изнутри таинственным огнём, притягивали и очаровывали Грэма. Он старательно вспоминал, где мог видеть подобный ореол из спутанных огненных нитей, лучащихся вокруг непроницаемого зрачка её глаз? Да, он вспомнил, где встречал это удивительное зрелище.

Глаза Лии напомнили ему полное солнечное затмение, которое ему посчастливилось однажды наблюдать. Солнце полностью закрылось лунным диском, и его корона заиграла своими лучами вокруг тёмного зрачка Луны.

– Господи! Какая это была божественная красота, – вспомнил Грэм, пока друзья смеялись над его удачной шуткой.

Теперь же, он наблюдал аналогичное сияние на расстоянии вытянутой руки. Ради этих глаз он готов был годами трепать байки, но темы утекали, как песок сквозь пальцы, и панический страх, упасть в глазах любимой, стал заполнять его душу, не находя выхода, из безвыходной ситуации неизбежного позора, приближающегося с окончанием очередной байки.

Странно, но эти первые колебания и сомнения англичанина мгновенно уловил Сергей Щербаков, который неожиданно для всех переключил внимание слушателей на себя. Встретившись взглядом с Грэмом, он слегка подмигнул своему другу, переведя, при этом, взгляд на Лию, и показывая выражением лица, на удачный выбор и отменный вкус историка. Уайтхэм был поражён проницательностью русского, но, ещё больше, он был благодарен другу за своевременную помощь.

Стемнело, как всегда, сразу, и слушатели, погрузившиеся в быстро сгущающиеся сумерки, довольно быстро осознали, что настало время отправляться по своим комнатам, так как завтра их ожидала напряжённая и ответственная работа.

Серёжа объявил отбой, подхватив одной рукой за тонкую талию Анни, а другой, выдернул поочерёдно из общей массы, находящихся в беседке, Онри и Туну, которых так же, как Анни, прихватил с собой. Грэм последовал его примеру и, обняв Лию за талию, вышел с ней из беседки.

Сделав несколько шагов, Грэм уловил под своей рукой напряжение тела девушки, как если бы пытался удержать огромного удава, рвущегося на свободу. Совершенно отчётливо, он вдруг осознал возможные последствия своей вольности и, как можно скорее и естественнее, поспешил убрать руку с упоительного изгиба её талии.

Они молча шли рядом. Говорить не хотелось, тем более что и без слов их души слились в единый поток чувств и переживаний, в котором каждый воспринимал другого, как своё собственное, неотъемлемое продолжение, часть себя, без которой дальнейшее существование становится ущербным, неполноценным.

Так же тихо они вошли в слабо освещённый коридор спального корпуса. Стараясь избежать даже звука собственных шагов, которые могли привлечь к себе нечаянных свидетелей, грозящих оборвать их сказочное одиночество, из-за чего оба тихо скользили по гладкому паркету пола. Вот и дверь.

– Я включу свет? – прошептал Грэм, не собираясь этого делать и, забыв о существовании включателя, уже на последнем звуке своих собственных слов.

Лия легко коснулась его плеча, словно, благодаря, за его смелое бездействие. Тёплые губы девушки коснулись сначала его щеки, а потом и уголка губ. Как открылись замок и дверь, Грэм не мог слышать. Его сознание провалилось в упоение своих бесконечных любовных переживаний, а тело млело и трепетало от нежности её дыхания и прикосновения.

Словно младенец, ищущий сосок на груди своей матери, в темноте ночи он жадно искал её мягкие, горячие губы, в которые впился, глотая с них нектар любовной страсти, разливающийся по всему телу, проникая в мозг и заполняя его одной лишь ей, желанием овладеть и владеть ею безраздельно.

Как случилось, что поцелуй оборвался и Лия, словно невесомый шёлковый шарф, выскользнула из его крепких объятий, он не заметил и не понял. Из темноты, уже закрывающегося дверного проёма, как из бесконечной дали космического пространства, прозвучал её нежный, красивый, очень редкий, грудной, поистине женский голос, вызывающий волну желаний.