Аритмия
Шрифт:
— Не будет никакой свадьбы. И ребенка тоже. Обещай, что никому не расскажешь, — поднимает на меня испуганные глаза.
И ребенка тоже… Я ж правильно все поняла?
— Не расскажу, — смотрим друг на друга. И только сейчас замечаю, как она изменилась.
Уставшая. Измученная. Бледная.
— И тошнит тебя не из-за таблеток, — догадываюсь вдруг.
— Зачем ты напомнила…
Вскакивает с постели. Опять, видимо, подкатило. Опускает ноги на пол, надевает тапочки и шлепает
Ну дела… Беременная Бобылыч — это прям пипец. Вот где нежданчик.
— Даша, ты чего? Даш… Инга, иди сюда!
Взволнованный голос новоявленной мамаши вынуждает меня подняться.
— Ну что там такое? — открываю дверь пошире и в недоумении смотрю на Арсеньеву.
Сидит у стены на полу.
— Что с ней?
— Даша, — наклоняюсь к ней. — Все нормально? Эй…
Мне почему-то становится тревожно. Она какая-то растрепанная, да и вообще…
— Даш, — пытаюсь добиться от нее хоть единого слова, но не выходит. — Блин, да что такое? Ты меня пугаешь! Что случилось, Даш?
Она вдруг поднимает голову. Как будто только сейчас услышала мое обращение к ней.
— Божечки…
В ужасе прижимаю ладонь ко рту.
— Кто сделал это с тобой? — тянусь к ней, убираю волосы с лица. — Давай-ка встанем. Рит, помоги…
Кое-как затаскиваем Дашку в комнату. Прямо в пуховике усаживаем на кровать.
Она, словно тряпичная кукла. Ни на что не реагирует. Глаза стеклянные.
— Дашка…
Смотрю на нее и самой от увиденного больно становится. Губа разбита. Бровь рассечена. Скула распухла. У носа запеклась кровь.
Мы с Бобылевой переглядываемся. Одно понятно, на Арсеньеву напали. Ее кто-то избил, и от этой мысли мороз ползет по коже.
— Звони в полицию, Рит.
— Звоню, — кивает, забирая телефон с тумбочки.
— Нет, — в отчаянии хрипит Дашка, цепляясь за ее руку.
Такой панический страх плещется в ее глазах.
— Даша…
— Не надо в полицию! — умоляет рваным шепотом. — Не надо…
Дышит часто-часто. Разнервничалась, и это лишь сильнее меня пугает.
Ритка сбрасывает вызов и вопросительно на меня таращится. Будто я понимаю, что делать!
— Выпей водички, — вкладываю чашку в Дашкины руки, но они трясутся так, что вода проливается.
— Объясни, что произошло. Пожалуйста, — Рита тоже садится с ней рядом. — Даааш.
— Каримов…
Непроизвольно вздрагиваю, когда слышу эту фамилию.
— Около работы. Недалеко от остановки, — говорит отдельными фразами, но итак все ясно.
— Сколько их было?
— Трое.
Честно говоря, этого я и боялась. Еще тогда, сидя в деканате.
— Даш…
Не могу произнести. Не могу даже думать об этом.
— Они…
Перехватываю ее взгляд. Кривится. Не хочет вспоминать.
— Дашка…
Срывается. Плачет тихонько, но так горько и пронзительно, что у меня сердце
— Они тебя… трогали?
На интуитивном уровне чувствую, что там происходило нечто мерзкое.
Обнимаю ее крепко-крепко и у самой по щекам катятся слезы.
— Все хорошо. Все обязательно будет хорошо. Слышишь?
Я совсем не уверена в том, что так будет, но, поглаживая ее дрожащую спину, обещаю именно это.
Полночи ее успокаиваем. Еще полночи гипнотизируем потолок. Ни на какое прослушивание утром я не еду. Занятия мы с Ритой тоже решаем прогулять. Ну потому что как оставить Арсеньеву одну в том состоянии, в котором она сейчас находится?
Звоню ее брату, Леше, и он приезжает уже полчаса спустя. Долго разговаривает с Дашкой наедине, а потом они идут вместе в отделение, находящееся неподалеку от общежития.
Только вот возвращается Дарина оттуда в слезах. Стоит вон собирает вещи, и каждое механическое движение ее рук усиливает странную тревогу, поселившуюся в моей груди с того самого момента, как мы обнаружили ее за дверью. Избитую и запуганную.
— Приняли заявление?
— Сначала да, но потом вернули.
— Почему?
— Потому что отец у Каримова сам в погонах… — складывает свитер и отправляет его в сумку.
— И что? Управы на них не найти?
— Нам посоветовали не связываться, — печально усмехается.
В дверь стучат.
— Кто там?
— Курьер нах…
Открываю и высовываю нос наружу.
— Ого! — восторженно замираю.
Таких букетов я точно никогда не видела. Он просто огромный. Сколько тут ярко-красных роз — не сосчитать. И причем каждая как на подбор. Идеальная, с крупным, приоткрывшимся бутоном и длинной ножкой.
— Просили передать Дарине, — сообщает рыжий, лениво пожевывая жвачку. — Там внизу Фюрер лютует. Не пустила пацана наверх.
— Назад их верни, пожалуйста.
А вот и пожелание именинницы.
Спятила она, что ли?
— Я вам че гончая, туда-сюда букет таскать?
— Рит, дай парню денег. У меня в кошельке возьми.
Нет, блин, они реально это делают! Возвращают эти шикарные цветы! Преступление века.
— Ну ладно, — конопатый забирает у Риты двести рублей. — Щас верну.
Букет «уходит» вместе с ним. Закрываю дверь и смотрю на Бобылеву. Та в свою очередь растерянно пожимает плечом.
— Не, а чего не взять-то? Жалко ж ведь букет. Красивый.
— Так забрала бы себе, раз нравится.
— Мне чужого добра не надо. Это Лавринович выделывается? — уточняю, забираясь на подоконник.
Только он мог подарить ей такие розы. Потому что букеты Матвеева всегда выглядели иначе.
Передаю пламенный привет крашеным гвоздикам. Бррр…